Обратное движение через тот же Шенджий к Екатеринодару, захват переправы через Кубань у станицы Пашковской и двухдневное усилие удержать ее за собой не дали желательных результатов, связи с Корниловым нс установили. Новый путь отступления наше командование избрало не через Шенджий, а через другую систему аулов: Вачепший, Гутлукай. Впоследствии выяснилось, что Корнилов шел, продвигаясь с боями к тем же аулам, но только с обратной стороны – от станицы Некрасовской – тоже к Гутлукаю и Вачепший.

Наш отряд по пути в Гутлукай нашел трупы зарезанных офицеров, взявшихся установить связь с Корниловым, – общая участь самопожертвенно бравшихся за эту задачу.

Гутлукай был первый сельский населенный пункт, откуда полетели навстречу нам пушечные снаряды, сопротивление противника быстро, однако, слабло и было быстро ликвидировано. Еще одно бы усилие и было бы найдено то, чего тщетно искали. Но сил для этого в отряде не оказалось. Больше того: в отряде началось разложение. Топтание на месте всей группы, многим показавшееся лишенным достаточных оснований, сдвинуло стрелку весов общего настроения духа к упадку. Получилось извещение, что лучшая часть конницы отряда, оставленная для заслона со стороны екатеринодарского железнодорожного моста, покинула без разрешения свою позицию и ушла в неизвестном направлении[26].

В ауле Гутлукай, пока колонна долго ожидала ночью выступления, произошла любовная драма, один ревнивец – артиллерист пырнул кинжалом сестру милосердия. Там же от разрыва сердца умер престарелый полковник О-в.

Когда совсем рассвело – 11 марта – мы, проследовав мимо того же аула Шенджий, спустились к небольшой речушке, обрамленной прибрежным леском. Вдруг с головы обоза неистовый крик:

– Кавалерия, вперед! Кавалерия, вперед!

Никакой подлинно кавалерийской части поблизости не было. Мы – рада – на конях. Рванулись все вперед. У некоторых были шашки, которые они выхватили из ножен, другие на скаку выхватывали из-за плеч винтовки, готовясь действовать ими… – Кавалерия!

К счастью, все обошлось благополучно. Захватили в плен молодого безусого красноармейца. На допросе он отвечал на вопрос, почему он пристал к большевикам:

– Идет борьба за власть. Мы – крестьяне – должны сделать выбор…

Этому «борцу» пригрозили, но отпустили.

Первая половина этого дня была для нас очень трудной. Впереди вокруг станицы Колужской были сосредоточены местные части противника и среди них приобретшие славу стойких частей Северо-Лабинский и Варнавинский полки. Завязавшийся бой быстрым темпом развивался не в нашу пользу. Наши артиллеристы ставили прицел уже на очень незначительную дистанцию. Было ветрено, мгла. Быч, Бескровный и я сидели у полуразвалившегося шалаша дровосеков и перекидывались шутками.

Вдруг со стороны расположения штаба прибежали ординарцы и объявили последнее распоряжение: все, кто в состоянии держать винтовку, в цепь.

У Быча не было винтовки, он впрягся в оказавшийся в обозе пулемет. Мы с Ф. С. Сушковым пошли в цепь.

– Это совсем не страшно, – ободрял нас прибившийся к правительству поручик 3.

То поле, куда высыпала рада, обозные старые полковники и генералы и могущие держаться на ногах раненые, было к тому же усажено сухими пнями когда-то срубленного леса. При ветре, волнующем засохшую траву, и эти пни, казалось, движутся и идут в атаку.

Какой-то полковник командовал нами, подавал свои сигналы-свистки, когда нужно подниматься и делать перебежку, когда залегать.

В жизни своей я ни разу не выстрелил из винтовки. Это прилегание и перебежка показались простыми формальностями. Мы с Сушковым пошли без выполнения этих формальностей.

Противника, как говорили, засевшего в лесу, мы не видали. После знающие люди объясняли: пока мы тут демонстрировали спереди, полковник У латай с батальоном пехоты под прикрытием леса зашел в тыл противнику и обратил его в бегство. Черкесская конница бросилась его преследовать.

К ночи путь был свободен, обоз вытянулся в ленту, чтобы идти на ст. Калужскую, а дальше к ст. Ставропольской, чтобы иметь в тылу Кавказский хребет.

В конце обоза вдруг раздались какие-то неясные крики, раздалось как будто «ура», но тотчас притихло, наоборот, потребовали пулеметы.

Мы с Бычем направились туда, чтобы узнать, в чем дело.

Оказалось, прибыл взвод всадников с отличительными белыми полосами на шапках. Говорили, что они – разъезд от Корнилова.

– Это провокация! Большевистские штучки!

Больше всех горячился начальник Войскового штаба полковник Гаденко. Это он потребовал строить пулеметчиков против разъезда.

Навстречу всадникам с белыми повязками пошел П. Л. Макаренко и вступил с ними в беседу, начал расспрашивать их, какие места на Кубани они проходили с Корниловым. Когда те назвали станицу Незамаевскую, место его службы, он стал задавать вопросы о подробностях расположения церквей, школы и пр. Ответы оказались правильными: корниловцы.

Командование нашего отряда отправило в Калужскую лишь кавалерию. Обозу раненых приказано было задержаться на соседних хуторах.

Ветер, дувший и до того с большой силой, превратился потом в бурю. Пошел дождь со снегом.

Раненых в хуторе сносить с повозок некому, занялись этим делом мы. В хуторе было мало хат, все заняли ранеными. Попробовали, было, мы расположиться на базу со своими лошадьми, но холодно невероятно. Удалось забраться куда-то на чердак в баню и там провести ночь.

К утру дождь и снег прекратились, но хутор превратился в болото. Часам к 11 утра по грязной хуторской улице медленно проезжал уже большой разъезд армии Корнилова. Фактическое соединение армий состоялось.

Продовольственная нехватка на этих Церковных хуторах давала себя чувствовать много больше даже, чем в Шенджие. Там было сено для лошадей, тут и того не было. Найдешь качан кукурузы и не знаешь, самому ли сгрызть или отдать лошади. Члены рады из простых хлеборобов оказывались в более выгодных условиях, быстрее применялись к обстановке Достал, например, В-в несколько пригоршней муки и на очажке напек себе оладьев. Он сыт, а ты выжидаешь, не догадается ли и тебя угостить…

В станице Калужской, куда мы прибыли ночью, помещение у нас оказалось более обширное, просторный класс станичной школы, мы натащили сена и каждый устроил себе подстилку, как хотел. Но за ночь вывалил снег по колено. Лошади на дворе мерзнут, срываются с коновязи, того и гляди, уйдут (или их уведут) – и поминай, как звали.

Я плохо себя почувствовал уже в Церковных хуторах, простудился, но крепился и держался на ногах. Но на меня налегли наши дежурные вахмистры (из офицеров). У меня здоровая лошадь и они зарезали меня нарядами по доставке фуража. За ним нужно было ехать (охлюпкой) к магазинам общественного запаса за станицу на взгорье и там, получив мешок тменя, взвалить его на спину высокого моего Васьки, взобраться затем самому и, сохраняя равновесие, доставить провиант в школу. Ветер, холодно. Я слег. Спасибо, приятель принял во мне участие и поухаживал за мною, – кое-как оправился.