Посмотрев на миссис Таггерт, Роберт спросил:

— А вы, Мери, не упрекаете меня за то, что я не взял на себя все, или я неправ?

— Ну, что ты, мальчик! Я вовсе не это имела в виду. Только как не пожалеть девчонку, у которой будет внебрачный ребенок. Знаете, их не очень-то привечают, внебрачных. И жить с таким человеком, как ее папаша? Мальчик будет это или девочка, с первого же дня, как его отнимут от груди, ему не устанут напоминать, что он второго сорта. Могу себе представить.

Через несколько минут они разошлись спать, и Роберт пошел к себе в комнату. Голова у него была занята все теми же мыслями. Он не мог не думать о том, что в том, как вела себя миссис Таггерт, определенно чувствовалась какая-то осуждающая нотка. Она женщина, и, конечно, смотря на все это с женской точки зрения, она вполне могла думать, что он мог бы войти в положение Кэрри и не оставить ее.

Но он никогда не смог бы войти в положение Кэрри. Не смог бы он войти и в положение Нэнси Паркин или Полли Хинтон, окажись они в той же ситуации. Он не мог представить себя женатым просто по привязанности, а не по любви. Он, естественно, понимал, что может случиться так, что ему не будет суждено испытать любви, потому что для него любовь — это чувство, в котором он должен раствориться. Его чувства пока не подсказывали ему, какой должна быть та женщина и сможет ли он изо дня в день жить с ней бок о бок. Сможет ли он жить и работать для нее всю свою жизнь? Сможет ли захотеть смерти, если потеряет ее? Нет. До сей поры он не чувствовал ничего похожего и не был уверен, что может испытать эти чувства. Но какое это имеет значение? Что ему сейчас нужно, так это работа, потому что тех небольших денег, которые ему удалось скопить, надолго не хватит. Практически на них он продержится следующие недели три.

С такими мыслями он лег в постель. До двух часов ночи он не мог сомкнуть глаз, раздумывая об этом. Он не заснул до тех пор, пока не решил, что на следующее утро пойдет в Форшо-Парк.

Подъездная дорога была длинной и петляющей; по мере приближения к дому она становилась все более запущенной. Он зашел в поместье со стороны северных ворот. Привратника там не было, сторожка пустовала уже много лет.

Ворота были закрыты, но не заперты. Это удивило его, он попробовал открыть их, подняв щеколду, но она не поддавалась, потому что глубоко входила в паз. Молоденькой девочке самой поднять ее будет не по силам, вот почему, вероятно, ворота оставили незапертыми.

Этой дорогой, по-видимому, пользовались домочадцы — видны были оставленные повозками глубокие колеи и следы подков.

Когда дорога внезапно повернула и разделилась надвое, он увидел с левой стороны перед собой большую конюшню, а с правой — дом.

Он подумал, что дом большой, но какой-то не впечатляющий, в округе он видел намного красивее. Он прошел в конюшенный двор и остановился там, осматриваясь вокруг. Не было видно ни одной живой души, не слышно было и лошадей. Они не держат собак?

К нему подошла кошка и принялась тереться о брючину, он погладил ее и тихо сказал:

— Хелло, мисс. Есть туг кто-нибудь?

Как бы в ответ из аллеи вышла молодая женщина. Она была полненькая, с таким же крупным лицом, ее накрахмаленный чепец на черных неопрятных волосах съехал набок. Подойдя к нему, она поинтересовалась:

— Вам что-то нужно?

— Я насчет работы. Мне говорили, у вас есть место.

— Да-да. — В ее словах слышался смешок, и все ее лицо было смешливым, и он заметил, что ее тело чуть-чуть вздрагивало, как бывает, когда человек услышит шутку. — Ой, — продолжала она, — вам нужен мой дядя Дейв и потом хозяин. Пойдем.

Он последовал за ней через двор, потом вошел в дверь и оказался в небольшой прихожей, выходившей на кухню, и подумал: при всех условиях это не самое плохое начало. Девушка была веселая, и это восполняло то, что она была такая простушка. В общем можно было сказать, что она некрасивая молодая женщина. Бог ей в помощь. Он рассмеялся про себя, потому что выражение получилось какое-то ирландское, и она выглядела ирландкой. Она громко произнесла:

— Здесь человек насчет работы. Где дядя Дейв?

Пегги Уотерз вынула руки из миски с мукой, отряхнула и вытерла лежавшей на столе тряпкой, потом посмотрела на Роберта и спросила:

— Вы пришли наниматься?

— Да, миссис. — Он решил, что лучше всего добавить «миссис», наверное, она была поварихой.

— Проходите, присаживайтесь. — Пегги указала на деревянную скамейку, стоявшую под прямым углом к камину. — А ты, Бетти, — она повернулась к девушке, которая стояла у раковины и мыла кастрюли, но была уже вся внимание к новому человеку, — ты ступай во двор и скажи мистеру Блуму, чтобы зашел на минутку. А ты, Магги, пойди найди Руфи, она должна быть в столовой. Скажи ей, чтобы она поднялась наверх и посмотрела, не закончил ли ее отец говорить с хозяином, только не заходи в комнату, а подожди у дверей. А когда он выйдет, скажи, чтобы шел сюда, тут человек насчет работы.

Оставшись теперь один на один с этой пожилой женщиной, Роберт рассмотрел ее. Она совсем не походила на повариху, какой она должна была бы быть в его представлении, он представлял себе, что у поварих должен быть другой характер, более соответствующий стати, складывающейся на хорошем питании. Но у этой женщины было печальное лицо. Может быть, он пришел в плохой для нее день — у каждого человека есть свои плохие и хорошие дни.

Она не заводила разговора, и он сидел, внимательно оглядывая кухню. Это было длинное, высокое и неуютное помещение. Верхнюю часть одной из стен полностью занимали полки с посудой, а нижняя часть служила буфетом. В центре комнаты стоял большой, хорошо вымытый стол. Пол был выложен массивными каменными плитами. Единственными комфортабельными вещами были кресло-качалка и старый стул с сиденьем из конского волоса, стоявшие напротив камина. Над каминной плитой висело с дюжину медных кастрюль. Некоторые сверкали чистотой, теми же, которые висели ближе к потолку, по всей видимости, давно не пользовались, такими они были нечищенными и пыльными.

Когда одновременно открылись обе двери: и та, в которую он вошел, и обитая зеленым сукном в дальнем конце кухни, он сначала посмотрел в сторону одной, потом в сторону другой. Девушка, которую назвали Бетти, вбежала в кухню и сообщила:

— Я передала Блуму. Он сказал, что сразу придет.

В другую дверь вошли девушка-ирландка и женщина намного старше ее, степенная, лет под сорок, и она тоже, отметил Роберт про себя, не отличалась красотой. Но у нее было доброе выражение лица.

Та, которую звали Магги, и та, которую звали Руфи, встали у противоположного конца стола и смотрели на него, потом Руфи доложила:

— Я сказала папе. Он через минуту будет здесь, но сначала доложит хозяину.

— Как вас зовут? — спросила женщина, которую он принял за кухарку.