Вечером

Дописал свою рукопись. Весьма цветисто изложил наш с тобой разговор о ладье Харона. Разумеется, я постарался написать так, чтобы никто не понял, с кем именно я разговариваю, можешь не беспокоиться. Не стану же я писать, что это была та самая девушка, которая так бесилась, приревновав меня к сестре Кунимицу? С этой рукописью я мучился последние два дня. И вот — удалось закончить быстро и без особого труда. Со вчерашнего дня меня переполняет какая-то сверхъестественная энергия.

Откуда-то донёсся детский плач, и я вдруг заметил, как тихо вокруг. Бомбардировка текстами сутры прекратилась, вертолёт тоже куда-то сгинул…

Ужин. Сегодня у нас — карри. О-о, какой запах!

Ладно, допишу завтра. Мой маленький дружок! Желаю тебе хорошей недели. А тебе, весенняя сакура, пышного цветенья…

Понедельник, утром

Пасмурный, но тёплый день. За окном завывает ветер, но сегодня он южный и дует в окна противоположного корпуса. Теплынь такая, что даже вспотел. Странная погода. Кажется, такой ветер называется «первый весенний»?

Доброе утро. Ты уже встала? Наверняка ещё крепко спишь. На балконе чирикают воробьи и воркуют голуби. Сейчас дам им немного хлеба. Сразу набросились. Дружно так клюют — и крохотные воробышки, и голуби-великаны. Воробьёв несколько, голубей — пара.

Что ж, пора за дело. «Святого Иоанна Креста» я закончил, теперь надо заняться окончательной обработкой текста для «Мечтаний». Вчера, когда я уже лежал в постели, мне пришло в голову — пусть я не собираюсь издавать эти мои тюремные записки отдельной книгой, но ведь можно подарить их тебе, а для этого хорошо бы сделать вырезки из журналов, подобрать в нужном порядке и сброшюровать. Мне будет приятно, если какая-то частица меня останется с тобой и после моей смерти. О большем я и не мечтаю. А вот что делать с записками «О зле»? В них заключено всё моё бесславное прошлое, боюсь, как бы у тебя не сложилось обо мне превратного представления. Ладно, ещё подумаю.

Как хорошо, что мне удалось тебя увидеть! А уж при мысли, что ты снова придёшь ко мне… Ой, дождь пошёл! Стучит по стеклу. Каждый новый дождь приближает весну. Ты в марте кончаешь университет. Весна, весна, пора цветенья! В апреле у меня день рождения, попирую на славу! Сорок лет, какие наши годы! С твоей-то точки зрения я, наверное, совсем старик, но у меня такое ощущение, будто жизнь только начинается.

Знаешь, я никогда в жизни не бывал так счастлив. У меня установились более чем доверительные отношения с матерью, у меня есть такой замечательный друг, как ты, умеющий превращаться в птичку и навещать меня в моём уединении, я вполне здоров, если не считать случайных и незначительных головокружений… Чего ещё желать? От детства у меня не осталось никаких светлых воспоминаний, во время войны жизнь была ужасной, а в послевоенные, студенческие годы — ещё хуже. Правда, я никогда не чувствовал себя таким счастливым. И мне приятно сообщить об этом мадемуазель Эцуко.

Судя по всему, движение на скоростной магистрали стало более интенсивным. Ежеминутно слышится шуршание мокрых шин по асфальту. Скоро отбой. А, вот уже и сигнал…

Поверка позади. Приходил зонный. Вчера он тоже у меня был. Небось, с воскресенья так и не уходил домой. Да, начальству тоже нелегко приходится.

Завтрак… Что ты думаешь нам дали? Картофельный суп, мой самый любимый. И — такая удача! — там было целых три картофелинки. Размял и съел. Объедение!

Ну, а теперь — за работу.

Отворилась дверь. Даже не столько отворилась, сколько вдруг оказалась открытой. Он не слышал ни шагов, ни звона ключей, настолько был поглощён чтением. С трудом оторвавшись от книги, Такэо поднял голову и растерянно захлопал глазами.

В дверном проёме — начальник воспитательной службы, зонный Фудзии и старший надзиратель Таянаги. Первый круглый, как шар, второй — длинный, как каланча, третий — здоровый, как бык. Комическое трио.

— Кусумото, на выход, — скомандовал Фудзии и привычно улыбнулся. Такой же деланной улыбкой он улыбался совсем недавно во время поверки.

— Слушаюсь. — Такэо захлопнул книгу, стал подниматься, но тут же пошатнулся и снова опустился на пол. Лодыжки затекли и стали ненадёжными, как разношенные, падающие с ног туфли.

— Что это с тобой? Давай, живо! — снова улыбнулся Фудзии.

— Сейчас. Зачитался, — улыбнулся в ответ Такэо и, ухватившись руками за щиколотки, сделал ступнями несколько вращающих движений.

— Можешь не переодеваться, — распорядился начальник зоны, увидев, что Такэо достаёт другие брюки. Оставшись, как был, в затрапезных, Такэо сунул ноги в пластмассовые шлёпанцы. Начальник зоны двинулся вперёд, своим крупным торсом перекрывая всё поле зрения. За ним последовали Такэо и начальник воспитательной службы, тело которого, тучное, всё в жировых складках, колыхалось, словно пузырь со льдом. Вернувшийся на свой пост Таянаги по всем правилам отдал им честь, и Фудзии, аккуратно согнув в локте длинную руку, ответил ему тем же.

Такэо, которого неожиданно выдернули из состояния покоя, никак не мог приспособиться к движению, в голове вертелись фразы из «Святого Иоанна Креста», книги, которую он только что начал читать. «Душа, в момент когда Бог помещает её в тело, — словно дощечка гладкая и чистая, на которой ничего не написано, и если чего не познает при помощи чувств, то другим путём обычно ничего не получает. Пребывая в теле, она подобна человеку в тёмном узилище, который видит мир только через окно того узилища. Ежели через окно чего не увидит, то ничего не будет видеть. Потому-то и душа, если не получает впечатлений посредством чувств, которые суть окна её телесной темницы, то не приходит к познанию никакой иной дорогой. В ней воцаряется тёмная ночь». Интересно, что есть ночь в понимании Иоанна Креста? Нагая, лишённая желаний душа? Недоступный разуму путь во мраке? Поддерживающее наш зримый мир антибытие? Не в силах отключиться от мыслей о прочитанном и стараясь при этом не отстать от Фудзии, Такэо с улыбкой спросил начальника воспитательной службы:

— А куда мы идём?

— Тебя вызвал начальник тюрьмы.

— Слушаюсь.

Такэо знал, что дальше расспрашивать бесполезно, всё равно ответа не будет. Собственно, в самом вызове не было ничего особенного, его и раньше вызывали то в воспитательную службу, то в канцелярию зоны, то в медсанчасть, то к начальнику тюрьмы. Другое дело, что начальник тюрьмы вызывал его совсем недавно, в прошлый вторник. Вряд ли он успел просмотреть текст для «Мечтаний», отосланный сегодня утром, это почти немыслимо. А значит… Сердце Такэо вдруг пронзило страшное предчувствие. Значит, пришёл его черёд? Странно было уже то, что Фудзии, приходивший к нему не далее как вчера, сегодня сам проводил утреннюю поверку, и уж вовсе беспрецедентным было его появление всего через два часа после неё… Вот и выход из нулевой зоны. Фудзии толкнул тяжёлую, забранную толстой металлической решёткой дверь, и они вышли в широкий коридор. За следующей дверью, которая запиралась на замок, находилось самое сердце тюрьмы, там располагались кабинеты начальника тюрьмы, начальника канцелярии, начальника воспитательной службы. Караульные, стоявшие слева и справа от двери, разом отдали честь. Первым в кабинет начальника тюрьмы вошёл начальник воспитательной службы.