— Ну и ну… — криво усмехнулся начальник воспитательного отдела. — Что-то ты сдал. Раньше-то ведь курил?

Служащая в синем халате внесла поднос. Начальник тюрьмы показал глазами на Такэо. Перед ним появилась чашка чая и пирожное. Роскошь для тюрьмы невиданная, но когда он послушно откусил кусочек пирожного, то закашлялся — ему показалось, что оно начинено пеплом. Окружающие смотрели на него с трогательным участием, поэтому, изобразив на лице удовольствие, он насильно запихнул в себя пирожное, после чего отхлебнул чаю.

— Как, вкусно? — довольно прищурившись, дружелюбно спросил начальник тюрьмы.

— Да. Большое спасибо, — поклонившись, ответил Такэо.

— Ну так как, может, всё-таки надумал, чего бы тебе хотелось поесть? — подтрунивая, сказал начальник канцелярии. Такэо решил что-нибудь заказать, чтобы сделать ему приятное.

— Господин начальник, — начал он просительным тоном, — простите, это, конечно, каприз, но нельзя ли пирожное с заварным кремом и леденцы на палочках?

— Конечно, можно! — обрадовался начальник канцелярии. — Я сразу же пошлю за ними. Вот только не знаю, удастся ли найти леденцы? С пирожными-то никаких проблем, а леденцы…

— Да они всегда есть в кондитерской у станции, — уверенно сказал Фудзии. Начальник канцелярии тут же отправил в кондитерскую одного из стоящих за дверью надзирателей. На улице свистел ветер и лил дождь. А в кабинете, как всегда, было страшно душно, и, даже сидя неподвижно, Такэо обливался потом. Под нависшими чёрными тучами плыли, постоянно меняя очертания, белые, похожие на разлитое молоко, облака… Внезапно в памяти всплыло стихотворение, написанное на стене его камеры:

Только что —

Пришёл твой черёд —

Мне сообщили.

Заклубились в квадратике неба

Косматые чёрные тучи.

Как всегда, в его голове автоматически возникло и следующее стихотворение:

Чудится

Стучат сапоги — ближе, ближе —

Это за мной.

Слуховые галлюцинации

Лезут холодом в уши.

Сотни раз ему чудились приближающиеся шаги, и он замирал от страха, а сегодня не услышал ничего. Они пришли так неожиданно, что он даже испугаться не успел, более того, всё происходящее казалось ему в высшей степени естественным и закономерным. Мощное зубчатое колесо чужого времени — всё равно что неумолимая сила тяжести, увлекающая тело вниз. Когда он увидел внизу стремительно приближавшуюся каменную площадку, иначе говоря — смерть, душу поглотила плоть, он превратился в комок мяса, подчиняющийся законам земного тяготения. Страх исчез, перед глазами открылся светлый и прекрасный мир, в котором всё было исполнено глубокого смысла, подогнано одно к одному с единственной целью — услаждать его взор. Небо, горы, люди, ветер, скалы, снег и облака, похожие на пролитое молоко…

Зазвонил стоящий на столе телефон. Фудзии большими шагами подошёл к столу и снял трубку. Он шепнул что-то на ухо начальнику тюрьмы, и тот поднялся. Рядом с Фудзии он казался совсем крохотным, да ещё эта семенящая походка… К Такэо подошёл начальник воспитательной службы. Его всегда улыбающееся, сияющее щёлочками глаз лицо торчало прямо из воротничка рубашки. Это впечатление создавалось, очевидно, из-за слишком толстых щёк и скрывавшего шею двойного подбородка. Он был лысоват, а немногие имеющиеся волосы сбривал, поэтому сразу бросались в глаза огромные, торчащие двумя уродливыми наростами уши. На мочке одного темнела родинка, под которой рос одинокий седой волос. Его-то он не сбривал, сохранял, как особую ценность.

— Может, зайдёшь ко мне в кабинет и напишешь письма? В камере шумно, трудно сосредоточиться.

— Да? Спасибо.

Как же это он забыл про письма! В прошлое воскресенье он разобрал всю свою корреспонденцию и сложил в картонную коробку. Больше всего писем — семьдесят два — было от Эцуко. Сначала он напишет ей. Да и с остальными надо попрощаться. С сестрой Кунимицу, патером, профессором Намики, профессором Аихарой… Надо будет ещё раз просмотреть полученные в этом году новогодние поздравления, их было шестьдесят два, и позаботиться о том, чтобы все, кому надо, узнали о его смерти. Мать сама к нему придёт, а вот Икуо и Макио, наверное, лучше написать. Вряд ли только Икуо станет читать даже это, прощальное, письмо. Вернее сказать, он не станет читать его именно потому, что оно прощальное. Послание от казнённого, обратный адрес — тюрьма, на конверте пометка тюремного цензора… Да он тут же его сожжёт, радуясь, что наконец-то всё кончилось. Точно гора с плеч. «Мечтания» перестанут публиковать шокирующие записки, уймутся газетчики, мать не будет больше ходить в тюрьму, останется только дождаться её смерти и уничтожить все документальные свидетельства. Он сможет жить так, будто у него никогда не было младшего брата. Его дочь Кумико и сын Китаро никогда не узнают, что у них был ещё один дядя и что этот дядя был закоренелым преступником. И будут жить-поживать, оставаясь вполне innocent — отпрыски прекрасной интеллигентной семьи, с дедушкой — бактериологом, бабушкой — преподавателем японской литературы, дядей, женатым на француженке, отцом — знаменитым архитектором… Ну конечно же. Надо обязательно написать Икуо прощальное письмо, хотя бы ради его спокойствия. Сначала, конечно, ему будет неприятно, зато потом он улыбнётся и с облегчением швырнёт письмо в огонь.

— Наверное, тебе предстоит написать многим.

— Да, пожалуй. Но я уже привёл свою переписку в относительный порядок, к тому же и раньше старался писать каждое письмо как прощальное, так что можно будет ограничиться буквально несколькими строчками.

— Похвальная предусмотрительность. — Начальник воспитательной службы кивнул начальнику канцелярии и носовым платком вытер со лба пот. — И всё же как ужасно сегодня парит! На редкость гнусная погода!

В окно снова яростно хлестнул дождь, и городские улицы за бетонной стеной заколыхались, утратив чёткость очертаний.

— Южный ветер. Теперь начнёт теплеть. И сакура… — начал было начальник канцелярии и осёкся. Жестоко так говорить в присутствии человека, которому завтра предстоит умереть. На его бесхитростном лице появилось растерянное выражение, и Такэо, пожалев его, поспешно сказал:

— Да, сакура скоро расцветёт. Я надеялся дождаться, но, видно, не судьба. И всё-таки я имел возможность любоваться цветами сакуры в течение десяти с лишним лет, за что искренне вам благодарен.

— Ну что ты, какая там благодарность… — Красное лицо начальника канцелярии приобрело багровый оттенок.

— Особенно хороша сакура перед медсанчастью. Я всегда так радовался, когда она расцветала. Ну ничего, зато недавно мне повезло — я увидел сакуру всю в снежных цветах.

Когда он играл с Сунадой в снежки, припорошённая снегом сакура была словно в полном цвету. «Позвольте и Кусумото выйти! Ведь что он, что я… Я уйду завтра, но и у него впереди всего ничего. Когда ещё ему удастся потрогать снег?» Налитые кровью глаза Сунады, бегущая по щеке трещина шрама… Сунада умер. Я тоже умру. А сакура и этой весной невозмутимо раскроет белые, похожие на снежные хлопья, цветы.