Он сел и стал писать письмо Сенату.

Сенату Рима.

Я, Гней Помпей Магн, получил специальное назначение от вас шесть лет назад, чтобы подавить восстание Квинта Сертория в Ближней Испании. Как вам известно, вместе с моим коллегой в Дальней провинции, Квинтом Цецилием Метеллом Пием, мне удалось подавить это восстание и стать причиной смерти Квинта Сертория. А также нескольких легатов, включая Марка Перперну Вейентона.

У меня нет больших трофеев. В стране, опустошенной целой серией катастроф, не было трофеев. Война в Испании причинила Риму убыток. Тем не менее я прошу триумфа, зная, что выполнил все, что вы приказали, и что благодаря мне много тысяч врагов Рима мертвы. Я прошу, чтобы этот триумф был предоставлен мне безотлагательно, дабы я мог выставить свою кандидатуру на курульных выборах, которые пройдут в июле.

Он хотел составить черновик письма, чтобы Варрон, как обычно, отредактировал его: пусть бы оно звучало получше, дипломатичнее. Но, прочитав эту очень короткую записку несколько раз, Помпей пришел к выводу, что улучшить ее невозможно. С ними надо жестко!

Филипп прибыл как раз в тот момент, когда Помпей, удовлетворенный, откинулся на спинку кресла.

— Вот и хорошо! — воскликнул Помпей, вставая и пожимая Филиппу руку (вялую и потную). — Ты возьмешь это письмо и зачитаешь его в Сенате.

— Требуешь заслуженного триумфа? — вздохнув, молвил Филипп и сел.

Он шел пешком по Задней улице, потому что носилки несли очень медленно. Но он не подумал, как далеко придется идти и какой жаркий этот июньский день, хотя по календарю стояла еще весна.

— Немного большего, чем триумф, — усмехнулся Помпей, передавая ему восковую дощечку.

— Сначала, если можно, немного вина.

Филиппу потребовалось время, чтобы разобрать ужасный школярский почерк Помпея. Он сделал первый большой глоток хорошо разбавленного вина и поперхнулся. Он так сильно кашлял, что Помпею пришлось встать и постучать его по спине. Прошло некоторое время, прежде чем Филипп смог успокоиться и высказать свое мнение.

Но он не стал комментировать прочитанное. Вместо этого он посмотрел на Помпея так, словно видел его впервые. Это был изучающий взгляд. Перед ним стоял человек в кирасе; кожа светлая, в веснушках, очень привлекательное лицо со скошенным подбородком и копной волос яркого золота, как у Александра. А глаза — широкие, светлые, нетерпеливые, такие голубые! Помпей Магн, Новый Александр. Откуда в нем необъятное нахальство, которое питает это требование? Помпей-отец был очень странным человеком, а сыну всегда удавалось убедить людей, что сам он вовсе не странный. Но сын оказался намного более эксцентричным, чем отец! Мало что могло удивить Луция Марция Филиппа. Но это был не просто сюрприз. Это был шок, от которого запросто можно умереть!

— Ведь ты не серьезно? — тихо спросил Филипп.

— А почему я не могу быть серьезным?

— Магн, ты просишь невозможного! Это — просто — невозможно! Это против всех законов, писаных и неписаных! Никто не может стать консулом, не будучи сенатором! Даже, младший Марий и Сципион Эмилиан не были выбраны консулами, пока не сделались сенаторами! Ты, конечно, мог бы возразить, что Сципион Эмилиан создал прецедент, став консулом прежде преторства, а младший Марий не был даже квестором. Но все же он стал сенатором задолго до консульских выборов! И Сулла ликвидировал все эти прецеденты! Магн, умоляю тебя, не оглашай этого письма!

— А я хочу быть консулом! — сказал Помпей и так сжал губы, что они побелели.

— Хохот, который вызовет твое послание, поднимет бурю, которая вернет его тебе. Этого нельзя делать!

Помпей сел, перекинул ногу через ручку кресла и стал покачивать ею.

— Конечно, это можно сделать, Филипп! — нежно проговорил он. — У меня шесть легионов лучших, выносливых солдат, и я утверждаю, что стану консулом!

Филипп громко выдохнул. Его била дрожь.

— Ты этого не сделаешь! — выкрикнул он.

— Ты же знаешь, что сделаю.

— Но у Красса — восемь легионов в Капуе! Это будет гражданская война!

— Ха! — воскликнул Помпей, продолжая помахивать ногой. — Восемь легионов трусов? Да я их съем вместо обеда.

— Ты так же говорил про Квинта Сертория.

Нога перестала качаться. Помпей побледнел, оцепенел.

— Никогда больше не упоминай об этом, Филипп.

— O-o, cacat! — простонал Филипп, сжав руки. — Дерьмо… Магн, Магн, умоляю тебя, не делай этого! Как тебе пришла в голову мысль, будто Красс командует армией трусов? Из-за консульских легионов? Из-за этой децимации? Освободись от иллюзий! Он воспитал себе великолепную армию, так же преданную ему, как твоя армия предана тебе. Марк Красс — не Геллий и не Клодиан! Разве ты не слышал, что он сделал на Аппиевой дороге между Капуей и Римом?

— Нет, — сказал Помпей, чувствуя себя не вполне хорошо. — И что же он сделал?

— Шесть тысяч шестьсот повстанцев висят на шести тысячах шестистах крестах вдоль Аппиевой дороги между Капуей и Римом. Через каждые сто футов — крест, Магн! Он казнил каждого десятого из консульских легионов, чтобы показать им, что думает о трусливых солдатах. И распял всех выживших из армии Спартака, чтобы показать рабам в Италии, что ожидает восставших. Это не действия человека, который запросто может отпустить солдата из армии, Магн! Это действия человека, который еще мог бы сожалеть о гражданской войне — она ничего хорошего не приносит ему в денежном отношении. Однако если Сенат прикажет ему, он запросто поднимет против тебя оружие. И у него очень хороший шанс уничтожить тебя!

Ощущение неопределенности прошло. Лицо Помпея стало упрямым.

— Я прикажу моему писарю переписать письмо, Филипп, а ты прочитаешь его завтра в Палате.

— Ты погубишь себя!

— Не погублю.

Ясно, что беседа подошла к концу. Филипп встал. Он еще не успел выйти из палатки, как Помпей уже снова что-то строчил. На этот раз он обращался к Марку Лицинию Крассу.

Приветствие и тысяча поздравлений, мой старый друг и коллега по дням борьбы с Карбоном. Пока я утихомиривал Испанию, ты, я слышал, утихомиривал Италию. Мне говорят, что ты превратил консульских трусов в великолепных воинов и научил всех нас, как наилучшим образом справляться с восставшими рабами. Еще раз тысяча поздравлений. Если ты планируешь этим вечером быть у себя, могу ли я заглянуть к тебе — поболтать?

— Ну, и чего же он хочет? — спросил Красс Цезаря.

— Интересно, — ответил Цезарь, возвращая письмо Крассу. — Я невысокого мнения о его литературном стиле.

— У него вообще нет литературного стиля! Он дикарь.

— А ты собираешься сегодня оставаться здесь, чтобы наш друг мог «заглянуть поболтать»? Интересно, эта фраза невинна или здесь что-то кроется?

— Зная Помпея, можно предположить, что он считает, будто эта фраза звучит правильно. Да, я, конечно, останусь здесь сегодня вечером, — сказал Красс.