То, что Паттон называл «поход для таскания каштанов из огня для других», как он и обещал Эйзенхауэру, было подготовлено к 22 декабря. «Мы должны проникнуть глубоко в самое нутро противника и перерезать все линии снабжения, – писал он своей жене. – Судьба немедленно призвала меня, когда стало плохо. Наверное, Господь сохранил мне жизнь для этой цели».

Но положение уже стало меняться в пользу американцев, благодаря их упорству и мужеству. На северном участке прорыва V корпус под командованием старого друга Эйзенхауэра «Ги» (Героу) оборонял Эльзенборнский хребет, собрав все, что было под рукой: пехоту, истребителей танков, саперов, но прежде всего, артиллерию. Им удалось отбивать атаки 12-й танковой дивизии СС Hitlerjugend на протяжении всей ночи 20 декабря и всего следующего дня. После того как сражение закончилось, перед их позициями насчитали 782 трупа немецких солдат и офицеров.

Монтгомери не оценил исключительную стойкость и отвагу американцев, крепко державших участки, на которых враг любой ценой рвался вперед. Вместо этого он сконцентрировал все свое внимание на тех упущениях, которые ему удалось обнаружить в Первой армии, и на своей роли по наведению в ней порядка. Фельдмаршал Брук боялся, как он будет вести себя после получения столь желаемого командования, и Монтгомери оправдал худшие его опасения.

На совещании с генералом Брэдли, состоявшемся в день Рождества, Монтгомери сказал, что дела шли плохо со дня высадки в Нормандии, потому что никто не прислушался к его советам. Закипающий Брэдли слушал молча. Из-за своей непробиваемой самонадеянности Монтгомери предположил, как и ранее в Нормандии, что молчание означает согласие со всем сказанным.

Брэдли пошел на встречу с Монтгомери, чтобы убедить его начать контрнаступление как можно скорее. Но на этот раз Монтгомери был, безусловно, прав, решив повременить. Мгновенная реакция Паттона, конечно же, привела немцев в замешательство, но атакуя всего лишь тремя дивизиями вместо шести, как хотел Эйзенхауэр, он только затягивал битву за Бастонь, а не завершал ее. Монтгомери будучи, как всегда, осмотрительным, хотел закупорить «мешок», а потом уничтожить. Он не мог назвать дату, так как не был уверен в благоприятной погоде, при которой к наступлению могли подключиться ВВС союзников.

Погода даже ухудшилась, значительно ограничив и те небольшие возможности ведения воздушных операций, которые были у союзников до этого времени.

Кроме бомбардировочного рейда на город Трир, который провели бомбардировщики Харриса, успехов было не много. И не потому, что не было взаимодействия между ВВС союзных стран или желания совершать вылеты в таких сложных метеоусловиях. Конингем, новозеландец, который теперь командовал 2-м тактическим соединением Королевских ВВС, успешно сотрудничал с Кесадой. Небо расчистилось только 23 декабря. Через два дня наступило «ясное, холодное Рождество – прекрасная погода для того, чтобы убивать немцев», – писал Паттон в своем дневнике. И авиация не упустила своей возможности. Американские «тандерболты» П-47 и «тайфуны» Королевских ВВС начали хорошо скоординированную совместную наступательную кампанию, атакуя все наземные цели противника, в то время как истребители союзников отразили девятьсот самолетовылетов люфтваффе в первый же день наступившей летной погоды. Союзная авиация очень быстро установила полное превосходство в воздухе, и уже к концу недели люфтваффе могли совершать не более двухсот самолетовылетов в день.

9-е тактическая авиагруппа под командованием генерала Кесады вызывала восхищение наземных сил американцев за свою особую храбрость, но одновременно имела плохую репутацию из-за слабого ориентирования на местности и определения целей. В октябре, когда от нее требовалось атаковать ряд определенных позиций «Западного вала» в Германии, ни один самолет не смог обнаружить цель. Один бомбардировщик даже сровнял с землей шахтерскую деревушку Генк в Бельгии, убив при этом более 80 мирных жителей. 30-я дивизия понесла от своей авиации серьезный урон, когда подошла к Мальмеди. Уже в тринадцатый раз с момента высадки в Нормандии дивизию атаковали свои самолеты. Американские солдаты в шутку стали называть 9-ю тактическую группу «американскими люфтваффе». Это по-своему повторяло шутку немцев времен высадки в Нормандии: «Если летят англичане – прячемся мы; если американцы – прячутся все; если люфтваффе – не прячется никто».

1 января 1945 г. люфтваффе по приказу Геринга, напрягши все силы, атаковали аэродромы союзников, собрав со всех концов Германии почти 800 истребителей. Чтобы застать противника врасплох, они должны были лететь на самой малой высоте, чуть выше верхушек деревьев, чтобы быть вне зоны действия радаров союзников. Но чрезвычайные меры секретности при проведении операции «Боденплатте» означали, что многие пилоты не были проинструктированы, как положено, а немецкие зенитные части не были уведомлены. По некоторым оценкам, около сотни немецких самолетов были сбиты своими зенитками. Общее число потерь союзников составило около 150 машин, тогда как люфтваффе потеряли приблизительно 300, причем 214 немецких летчиков погибли или попали в плен. Это было окончательное унижение «люфтваффе». Господство союзников в воздухе теперь стало подавляющим.

Как только немецкое окружение Бастони было, наконец, прорвано 27 декабря 1944 г., от Монтгомери потребовали начать контрнаступление к 3 января. Но фельдмаршал был по-прежнему одержим проблемой, кто кому подчиняется. Брук не зря волновался, потому что Монти начал опять поучать Эйзенхауэра тем же тоном, каким поучал Брэдли. «Мне кажется, – писал Брук в своем дневнике, – будто Монти, с присущей ему бестактностью, все время упрекает Айка в том, что не слушали его, Монти, советов! Слишком много “а я вас предупреждал”, что не позволяет создать столь необходимые дружественные отношения между ними». И снова Эйзенхауэр повел себя с ним недостаточно жестко, и это подтолкнуло Монтгомери в продолжение разговора написать ему отвратительное письмо, которое формулировало стратегию. Он настаивал, чтобы ему отдали 12-ю группу армий Брэдли.

Генерала Маршалла также раздражало то, что английская пресса поддерживает вечные амбиции Монтгомери, фактически призывая того к независимому командованию. Поэтому он написал Эйзенхауэру письмо, призывая его не делать никаких уступок. Это письмо и письмо Монтгомери побудили Эйзенхауэра составить радиограмму в Комитет начальников штабов, в которой говорилось, что если Монтгомери не будет заменен – лучше всего, Александером, – то Эйзенхауэр подаст в отставку. Начальник штаба Монтгомери Гинганд узнал об этом ультиматуме. Он уговорил Эйзенхауэра подождать сутки и отправился прямо к Монтгомери с уже готовым проектом извинений, в которых Монтгомери должен был просить Эйзенхауэра уничтожить предыдущее письмо. Монтгомери поставили на место, но только на время.

Использование Эйзенхауэром Третьей армии Паттона создало целый ряд побочных эффектов на юге. Деверс должен был занять оборону на том участке фронта, где прежде стояли войска Паттона, а это означало переброску войск с юга и то, что необходимо оставить Страсбург, чтобы выровнять линию фронта. Де Голль, с которым не посоветовались, узнав об этом, стал резко возражать. Намерение оставить Страсбург всего через месяц после освобождения угрожало стабильности его правительства. Политический подтекст оказался куда более значимым, чем думал Эйзенхауэр.