В общем, после этого нашего разговора я пуще прежнего возненавидел Кенеку. Чутье подсказывало мне, что, как бы складны и вкрадчивы ни были его речи, душа у него лживая и добром все это не кончится.

На следующее утро я рассказал о случившемся Тому и Джерри, заявив, что решил идти дальше с Кенекой, поскольку считаю, что так будет безопаснее, и беру с собой Ханса. Однако, если они пожелают вернуться, я дам им ружья, изрядную долю патронов и ослицу Донну, которая заменит носильщиков. По сути, я предложил им то же самое, что и задолго до того, как мы отправились на охоту, вернее, стали добычей слонов, только на сей раз объяснил все более подробно, ибо вполне могло статься, что после всего случившегося они вдруг передумали.

Охотники посоветовались, и ответил, как обычно, более разговорчивый из них двоих, абиссинец Том:

– Господин, побывав на том кургане посреди равнины и в лесу, полном слонов, которых как пить дать заколдовали, мы испытали самый сильный страх в жизни. Мы так напуганы, что, если бы не одно обстоятельство, давно нарушили бы данное обещание и вернулись к побережью, пусть даже и без всякой помощи.

– И что же это за обстоятельство?

– Мы покрыли себя позором, Макумазан. Мы испугались и побежали, забыв о долге, но это еще полбеды. Хуже всего, что мы побросали ружья, которые мешали нам. Пусть люди Кенеки потом нашли их и вернули, но мы все равно покрыли себя несмываемым позором.

– Не стоит так убиваться из-за этого, мы с Хансом тоже со всех ног кинулись наутек, – ответил я, стараясь пощадить их самолюбие. – Да и кто не побежит, когда стадо слонов мчится прямо на него? Только это одно нам всем и оставалось.

– Верно, Макумазан, другого выхода не было, и вы тоже побежали. Однако ни ты, ни Ханс не расстались с оружием и не нарушили главную заповедь охотников…

– Все это верно, Том, однако… – перебил я его, но он поспешил закончить свою мысль:

– Вот я и говорю, что мы покрыли себя таким позором, что нам остается лишь повеситься или как-то иначе свести счеты с жизнью, но мы оба добрые христиане и не смеем так согрешить перед Господином, который главнее тебя. А раз мы не можем искупить бесчестие как дикари, то поступим иначе. Если пойдем с Кенекой, нас ждет верная смерть, ведь мы околдованы им, и, какова бы ни была ваша участь – твоя, господин, и Ханса, – мы с Джерри обречены. Что ж, так тому и быть. Пусть нам суждено умереть, но ты, по крайней мере, увидишь, что мы верные слуги, готовые отдать жизнь за своего господина. Надеюсь, тогда ты забудешь, как мы нарушили главный закон охотников и бросили ружья, позабыв о долге.

Я был настолько поражен этой торжественной речью, что в глубине души даже задался вопросом: уж не рассчитывает ли Том получить таким образом толику горячительного из моих скудных запасов – для утешения, так сказать, своей оскорбленной гордости?

– А ты что скажешь? – спросил я Джерри, пристально глядя на него.

– О Макумазан, – ответил этот флегматик, – Дырчатый все верно говорит. Прежде у нас двоих была безупречная репутация, недаром ведь нас тебе рекомендовали, однако на деле оказалось, что мы трусливые шакалы. В решающую минуту мы бросили ружья, хотя и должны были до последнего защищать белого господина, который щедро заплатил нам за службу. Поэтому мы сейчас не отступим, пусть даже и обречены на верную смерть, но перед этим нам очень хотелось бы доказать – если, конечно, Всевышний будет к нам милостив, – что мы не жалкие шакалы, а отважные верные псы, или даже буйволы, или львы.

– Какая чушь! – воскликнул я. – Вовсе ни к чему так сгущать краски. Я никогда не считал вас с Томом жалкими шакалами, ведь мне известно, как вы отважны и великодушны. Пожалуй, если бы я тоже догадался выбросить свое ружье, когда слоны следовали за мной по пятам, мне было бы легче бежать. Думаю, вам хватит ума отправиться с нами, а не возвращаться на побережье в одиночку. Я уже упоминал о возможных опасностях. Однако таковые подстерегают нас не только впереди, но и на обратном пути. Колдун Кенека или нет, однако в любом случае нам лучше с ним дружить, нежели ссориться. Поэтому отбросьте страх, позабудьте о суевериях, недостойных христиан, и смело идите вперед. – И, посчитав наш разговор законченным, я пожал охотникам руки, показав тем самым, что вовсе не сержусь на них, после чего отослал обоих прочь.

Затем я попытался вкратце изложить Хансу суть нашей беседы, надеясь, что тот поможет мне разобраться, чего же все-таки так боятся эти двое.

– О баас, – перебил готтентот, – нет смысла пересказывать мне, о чем вы толковали с этими двумя. Я и так все знаю, ибо сидел за кустом и слышал каждое слово.

– Ты грязный шпион! – возмутился я.

– Верно, баас, если хочешь выведать правду, порой приходится и запачкаться. Ну что тут скажешь? Дырчатый и Джерри, пожалуй, правы: на них лежит заклятье. В смысле, Человек-сова, порхая в ночи по небу, прочитал по звездам, что им суждено погибнуть – и охотники это знают. Но они смирились со смертью, которая ждет обоих в любом случае – не важно, пойдут ли они с нами или сами по себе. Что ж, если эти парни желают встретить свой последний час с песнями и ликованием, а не в печали и стыде, воображая себя львами вместо трусливых шакалов, так возьмите их с собой, баас, и больше не ломайте понапрасну голову. По мне, хоть я и привязался к этим двоим, пусть уж лучше погибнут они, а не мы. Так что не горюйте, баас, все идет своим чередом.

– Убирайся прочь, бессердечная скотина, – сказал я, и Ханс ушел.

На самом деле мой готтентот, хоть и любил поразглагольствовать, вовсе не был столь жестокосердным, и сам он прекрасно знал, что мне это известно. Весь его цинизм был напускным, и за ним скрывалось доброе сердце.

Наконец мы продолжили путь, как и прежде, без происшествий. Кенека вел нас по неведомым мне местам многоликой Африки. Мелкие реки мы переходили вброд, а через глубокие и широкие воды нам помогали переправиться на плотах и каноэ дружелюбные туземцы. Пообщавшись с Кенекой, все местные жители мигом становились услужливыми. Однажды, не найдя поблизости ни людей, ни лодок, мы были вынуждены переплыть реку. Я с ужасом ожидал нападения крокодилов. Однако то ли хищники там не водились, то ли они любезно оставили нас в покое, но только на берег мы выбрались целыми и невредимыми.

Миновав последнюю реку, мы два дня брели по густому лесу. На второй день, ближе к полудню, лес поредел и сменился бушем – равниной, вернее, бесплодной землей с тщедушными деревцами. Палило нещадно, кругом попадались всевозможные дикие животные, сплошь искусанные мухами цеце, которыми их шкуры буквально кишели. Эти насекомые безвредны для человека, если не считать раздражения от укуса. Поскольку лошадей и скота у нас не было, мы поначалу не встревожились. До сих пор я полагал, что ослы, как и люди, не восприимчивы к яду этих насекомых. Вскоре, увы, мне довелось убедиться в обратном. Как уже упоминалось, у нас имелась ослица по имени Донна, на которой я ехал верхом, так как идти по жаре пешком весьма утомительно.