– Что Бережков? – не понял Волконский.

– Вмешается, и все ваши интриги потопчет, как слон, которого в посудную лавку пустили.

– Сопляк, вылезший из грязи в князи? – в момент вскипел Гагарин, найдя куда выплеснуть досаду, возникшую после удачного ответа Романа.

– Князь, отмеченный золотой медалью, дающей право без очереди попасть к Императору и женатый на его племяннице. Кроме того, вместе с Антоном Рюминым лишивший головы князя Куракина, как говорят, главного устроителя заговора. Взявший в плен самого сильного архимага Империи. Имеющий в друзьях Антона и Константина Рюминых, князя Гончарова, да ещё и Белозёрского заодно, – занудным тоном стряпчего, читающего скучный документ, перечислил Охлябин, – Конечно же это мелочь. Сопляк, не достойный твоего внимания. Пока не стану утверждать, но ходят слухи, что и в магии он не из последних, хотя и молод. Вроде, как двадцати ещё ему нет.

– Двадцати нет! Ой, не могу! Насмешил. Спасибо, Роман, давно я так не смеялся, – с трудом проговорил Гагарин, вытирая платком неподдельные слёзы, выступившие от смеха. Он трубно высморкался, и хотел ещё что-то добавить, но тут внимание всех троих было отвлечено сияющими всполохами, расцветившими полнеба.

Архимаги поднялись, и подошли ближе к большому окну, открывающему вид на небо над столицей.

– Степан! – крикнул Волконский в сторону дверей, – Немедленно разузнай, что там происходит.

Раздавшийся за дверями топот дал понять, что приказ князя услышан.

– Красиво кто-то из Истинных развлекается, – оценил открывшуюся картину Охлябин, – С моей магией Земли, да при такой мощи можно землетрясения устраивать баллов в пять-шесть.[6]

– Думаешь, Истинные? А кто из них в столице сейчас? – спросил Волконский.

– Вроде никого не было. Не любят они столицу.

В отличии от уровневых магов, архимаги градаций не имеют. Но признавая между собой, что не все они равны, самых сильных архимагов почтительно именуют Истинными, отдавая должное их способностям слияния с магией и стихиями.

Глядя в посветлевшее небо, все трое про себя признали, что ни один из них такого буйства сотворить не в силах. Да что там по одному, даже втроем ничего бы не вышло, если учесть, что все они практикуют разные стихии.

– Нет, вы только посмотрите. Он даже останавливаться не собирается. Вот же силищу некуда девать, – с некоторой досадой заметил Гагарин, когда им прикатили к окну столик с напитками и принесли кресла.

– Степан, а пошли-ка ты сына на башню. Пусть в трубу поглядит, откуда магичат. Сдаётся мне, что это около бань где-то происходит, – обратился Волконский к дворецкому, наблюдавшему за слугами, разливающими вино.

– Сей минут, Ваше Сиятельство, – поклонился дворецкий, поторопившись к выходу.

– Что за бани? – повернулся Гагарин к хозяину дома, отвлёкшись от созерцания неба.

– Недавно построили. Сходим как-нибудь, попарим косточки. Сказывали мне, весьма достойное заведение. Всё по высшему классу обустроено. Граф Телятьев специально итальянского архитектора приглашал. Такие хоромы отгрохал, что куда там иной усадьбе богатой.

Посидели, глядя на небо и попивая лёгкое вино.

– Ваше Сиятельство! Всё как есть доподлинно вызнал, – минут пять спустя подал голос дворецкий, показавшись в дверях.

– Иди ближе и рассказывай. Чего на весь-то дом кричать, – потребовал Волконский.

– Аккурат точно вы угадали, Ваше Сиятельство. Из бань магичили. Князь Бережков с друзьями там предстоящую свадьбу отмечать изволил, – сбавил слуга голос, заходя в зал, – Я уж и по телефону туда позвонил, поинтересовался, кто Вашу Милость обеспокоил.

– Он в баню звезду магов пригласил? – вмешался Гагарин, удивлённый таким расточительством, а ещё больше возмущённый магами, надумавшими устраивать цирковые номера, собравшись в боевое построение.

– Никак нет. Сказывали, один магичит, а остальные лишь смотрят. Ещё цыгане у них там пели и плясали, – добросовестно перечислил слуга всё то, что узнал из телефонного разговора.

– Один, значит. Ну, ладно. Ступай, – Волконский медленно развернулся обратно к гостям, и многозначительно выпятил губы, что вместе с поднятыми вверх бровями свидетельствовало о его крайнем удивлении.

– Да не может быть! – вскочил на ноги Гагарин, и подойдя к окну обеими руками схватился за раму, – Ему же двадцати нет, – добавил он уже больше для себя, задирая голову и рассматривая небо над особняком Волконских.

– А ты знаешь, Григорий, я, пожалуй, соглашусь с Романом, – пыхнул дорогой, только что прикуренной сигарой хозяин дома, – В конце концов на радиодеталях свет клином не сошёлся. Мало нам что ли других интересов? Меня сейчас гораздо больше волнует другой вопрос. Как бы нам так исхитриться, чтобы Бережков под влияние Юсуповых не попал, и на Совете их сторону не принял. Что думаете, друзья мои?

Свадьба была великолепна.

И не удивительно. Больше двух недель все дворцовые службы, и судя по всему, не только они, работали на это великолепие.

Невесты, как и все невесты, выглядели, конечно же, ослепительно.

За обрядом одевания невест наблюдала мать Императора при участи наиболее заслуженных статс-дам и фрейлин. Золотой туалетный прибор, хранящийся в имперской сокровищнице, ставился на особый венчальный столик, украшенный кружевами и лентами. Целое действо, которое всегда происходило, когда замуж выдавали невесту императорских кровей.

Украшенная бриллиантами диадема, длинные локоны, несколько рядов жемчуга на шее. Бриллиантовое колье и корсаж платья, покрытый бриллиантовыми украшениями.

В этой же комнате, среди «своих», государь благословил обеих невест иконой.

Алёна позже напишет в своём дневнике:

«После обеда я пошла к себе в комнаты и начала одеваться. Мое батистовое белье, отделанное валансьенскими кружевами, широкие накрахмаленные нижние юбки, туфли и чулки – все это было разложено на постели. Надев все это одно за другим, я облачилась в платье из серебристой ткани, такое жесткое, что, казалось, оно сделано из картона, парикмахер завил мне волосы. Прислужницы начали собирать складками у меня на талии огромный шлейф из серебристой ткани, расшитой рельефными серебряными лилиями и розами. Одета я была в русском парчовом серебряном платье-декольте с большим шлейфом. И бриллианты. Много бриллиантов. После этого придворные дамы, жены высокопоставленных чиновников, возглавляемые камер-фрейлиной, накинули мне на голову кружевную вуаль, маленькую корону и прикрепили среди складок веточки флердоранжа. Наконец, они возложили мне на плечи малиновую бархатную мантию с пелериной, отделанную мехом горностая и застегнутую огромной серебряной пряжкой. Кто-то помог мне встать. Я была готова… Я едва могла двигаться.»