– Пошел вон, тебе тут не место, – промолвила она холодно.

Дворецкий бросился наутек. Мы слышали его топот.

– Сейчас он упадет, – сказала мисс Хантресс.

Сжимая в руке свой «люгер» – поздновато, как всегда в последнее время, – я обернулся. Старик Джитер вцепился в стол, его лицо посерело, колени подогнулись. Джордж с презрением разглядывал его, прижимая к окровавленному запястью носовой платок.

– Пусть падает, – сказал я. – Внизу ему самое место.

И он упал. Голова задергалась, губы обмякли. Он рухнул набок, перекатился, раскинув колени. В уголках губ показалась слюна. Кожа побагровела.

– Вызывай полицию, ангел, – сказал я. – А за этими я присмотрю.

– Хорошо, – ответила она, вставая. – Но вы определенно не справляетесь со своими обязанностями частного детектива в одиночку, мистер Марлоу.

Я просидел в одиночестве битый час. Посередине комнаты стоял поцарапанный стол, второй у стены, еще были медная плевательница на коврике, громкоговоритель на стене, три раздавленные мухи, застарелая вонь сигар и поношенной одежды. Два жестких кресла с мягким войлочным сиденьем и два без. Пыль с плафона в последний раз стирали в первый срок президента Кулиджа[68].

Дверь распахнулась, вошли Финлейсон и Сиболд. Сиболд выглядел таким же элегантным и злобным, как обычно; Финлейсон, напротив, старше и каким-то потертым. В руке он держал пачку бумаг. Финлейсон уселся за стол, одарив меня тяжелым взглядом.

– Такие, как ты, вечно огребают неприятности, – кисло сказал он.

Сиболд сел у стены, сдвинул шляпу на глаза, зевнул и посмотрел на новые часы из нержавеющей стали.

– Неприятности – мое ремесло, – ответил я. – Как иначе добыть пару монет?

– Засадить бы тебя, чтобы больше не темнил. И сколько ты поднял на этом деле?

– Меня наняла Анна Халси, которая работала на старика Джитера. Скорее всего, я по уши в долгах.

Сиболд улыбнулся мне своей кровожадной улыбочкой. Финлейсон зажег сигару, лизнул ее сбоку – там, где табачный лист прорвался, снова сунул в рот, но дым по-прежнему выходил оттуда тоненькой струйкой, когда он затягивался. Он подтолкнул ко мне бумаги:

– Подпиши три копии.

Я подписал три копии.

Он сгреб их, зевнул, взъерошил седые волосы.

– Старика хватил удар, – сказал он. – Так что с ним ничего не выгорит. Не факт, что, когда очнется, вспомнит свое имя. А этот Джордж Хастерман, шофер, просто смеется над нами. Жалко, что ему прострелили запястье. Я бы руки-то ему повыкручивал.

– Такого голыми руками не возьмешь, – заметил я.

– Ладно, все, можешь проваливать.

Я встал, кивнул и направился к двери:

– Спокойной ночи, ребята.

Никто и не подумал мне ответить.

Я миновал коридор, спустился на лифте в вестибюль мэрии, вышел на Спринг-стрит, одолел длинный пустой лестничный пролет. Дул холодный ветер. У подножия лестницы я зажег сигарету. Моя машина осталась у особняка Джитера. Я уже было решил пройти полквартала до стоянки такси, когда резкий голос из припаркованной машины окликнул меня:

– Подойди на минуту.

Голос был мужской, резкий, твердый. Голос Марти Эстеля. Он сидел в большом седане на заднем сиденье, еще двое спереди. Я подошел. Заднее стекло опустилось, и Марти Эстель махнул мне рукой в перчатке:

– Садись.

Он распахнул дверцу. Я сел. Я слишком устал, чтобы спорить.

– Поехали, Тощий.

Мы двинулись на запад по тихим, почти чистым улицам. Ночной воздух был не ароматен, но холоден. Мы поднялись на холм и начали набирать скорость.

– Что они раскопали? – холодно спросил Эстель.

– Мне не докладывали. Но шофера еще не раскололи.

– В этом городе тебя никогда не обвинят в убийстве, если за душой у тебя пара лимонов. – (Шофер по кличке Тощий, не оборачиваясь, рассмеялся.) – Похоже, накрылись мои пятьдесят кусков… Ты ей понравился.

– Хм. И что?

– Держись от нее подальше.

– А что мне за это будет?

– Ничего, если сделаешь, как я сказал.

– Ладно, – сказал я. – Будь любезен, иди к черту, я устал. – Я закрыл глаза, свернулся в углу и провалился в сон. Со мной такое бывает после сильных переживаний.

Кто-то тряс меня за плечо. Машина остановилась. За окном я увидел свой дом.

– Приехали, – сказал Марти Эстель. – Не забудь. Держись от нее подальше.

– Зачем ты подвез меня? Чтобы это сказать?

– Она просила за тобой присмотреть. Поэтому я тебя отпускаю. Ты ей понравился. А она нравится мне. Ясно? К чему тебе лишние неприятности?

– Неприятности… – начал я и запнулся. Что-то подустал я от этой фразы за сегодняшний вечер. – Спасибо, что подбросил, но в любом случае ты мне не указчик. – Я развернулся и направился к дому.

Замок по-прежнему болтался, но на сей раз никто не поджидал меня в квартире. Белоносого давно забрали. Я открыл настежь дверь и окно, но в воздухе еще висела вонь полицейских сигар, когда зазвонил телефон. Ее голос был холоден, невозмутим, почти насмешлив. Что ж, должно быть, она и впрямь повидала многое.

– Привет, кареглазый. Уже дома?

– Твой приятель Марти меня подбросил. Велел держаться от тебя подальше. Спасибо от всего сердца, если оно у меня есть, но больше мне не звони.

– Сдрейфил, мистер Марлоу?

– Нет, я сам тебе позвоню, – сказал я. – Спокойной ночи, ангел.

– Спокойной ночи, кареглазый.

Она положила трубку. Я запер дверь, разложил кровать, разделся и некоторое время лежал, вдыхая прохладный воздух.

Потом встал, принял душ и завалился спать.

В конце концов Джорджа раскололи, но не до конца. Он сказал, что они поссорились из-за девицы, и молодой Джитер схватил с каминной полки пистолет, Джордж пытался его отобрать, пистолет выстрелил. Что ж, неплохая версия – для газет. Им не удалось ни на кого повесить убийство Арбогаста. Оружия так и не нашли, но в любом случае это была не пушка белоносого. Он исчез, и больше я никогда о нем не слышал. Старика Джитера трогать не стали, он так и не оправился от удара и остаток жизни провел в постели под наблюдением медсестер, травя байки о том, как во время депрессии умудрился не потерять ни цента.

Марти Эстель звонил мне четыре раза, убеждал держаться подальше от Гарриет Хантресс. Мне было жаль беднягу. Сильно его зацепило. Дважды мы с ней выходили, еще несколько раз сидели дома, попивая ее скотч. Все это мило, но у меня не было ни денег, ни времени, ни подходящей одежды и манер для такого образа жизни. Затем она съехала из «Эль-Милано» и, по слухам, перебралась в Нью-Йорк.