всего лишь койоты? — сказал Джон-Грейди.

— Нет, вряд ли.

— А кто, думаешь, это был?

— Я знаю, кто это был.

— Кто?

— Собаки.

— Собаки?

— Ага.

— Что-то мне тут никаких собак как-то не встречалось.

— Мне тоже не встречалось. Но они тут есть.

За следующие несколько дней они нашли еще двух мертвых телят. Съездили в Седар-Спрингз, ниже пастбища пересекли заливной луг, объехали базальтовые утесы и по верху столовой горы двинулись на восток к старому руднику. Следы собак нашли; их самих, однако, не увидели. Не успела закончиться неделя, как они обнаружили еще одного мертвого теленка, убитого чуть ли не в тот же день.

В седельной кладовой на полке валялось несколько старых капканов третьего номера, выкованных еще в «Онейде»{44}, Билли выварил их со свежими стружками, натер воском, и на следующий день они взяли из них три штуки и поставили около трупов животных. Проверять выехали еще до рассвета, но когда прибыли на место, все три капкана оказались выкопаны и лежали на виду. Один из них при этом был даже по-прежнему взведен. Что же касается трупов, то от них осталась лишь шкура да кости.

— Я и не знал, что собаки такие умные, — сказал Джон-Грейди.

— Я тоже. А они, надо полагать, не знали, что мы такие глупые.

— Ты когда-нибудь ловил капканами собак?

— Нет.

— Что будем делать?

Билли поднял взведенный капкан, сунул руку под его челюсти и большим пальцем разомкнул защелку. Капкан захлопнулся с глухим металлическим лязгом, неожиданно резко прозвучавшим в утренней тишине. Билли срезал капканы с их проволочных привязей, проволокой связал вместе, повесил на седельный рожок и вскочил в седло. Бросил взгляд на Джона-Грейди:

— Жаль, мы не нашли, где они базируются. Там можно было бы ставить просто на авось.

— А что, если напустить на них собак Тревиса? Как думаешь?

Они взяли вьючную лошадь и перевезли ящик с кухонными принадлежностями и свои постели на столовую гору, разбили лагерь. Сидят пьют из жестяных кружек кофе, смотрят на угли, как они под порывами ветра то разгораются, то тускнеют. Вдалеке на равнине сеткой огней мерцали два города, разделенные темным серпантином реки.

— А я думал, тебе и помимо этого есть чем заняться, — сказал Билли.

— Ну, вообще, да.

— Решил, что это подождет?

— Надеюсь, что подождет. А вот что это дело подождет, не уверен.

— Что ж, это хорошо, что ты и о долге не забываешь.

— Я ни о чем не забываю.

— Небось устал уже от того, как я тебе по ушам езжу.

— Имеешь право.

Сидят попивают кофе. Дует ветер. Достали одеяла, закутались.

— Только не думай, будто я завидую.

— Я разве это сказал?

— Да нет. Но ты мог так подумать. Нет, правда: поменяться с тобой местами меня бы и под пистолетом не заставили.

— Знаю.

Билли прикурил сигарету от вынутой из костра веточки и сунул ее обратно в огонь. Сидит курит.

— Глянь-кась, отсюда оно куда красивше выглядит, чем когда там бродишь, верно?

— Да. Это точно.

— Вообще, многие вещи лучше выглядят издалека.

— Да ну?

— Думаю, да.

— Ну да, наверное. Например, жизнь, которую ты прожил.

— Ага. И та, которую еще не прожил, тоже.

На столовой горе они провели всю субботу, с утра в воскресенье объездили все ее склоны и в середине дня нашли только что убитого теленка, который лежал на галечном наносе, примерно там, куда в паводок достает вода. Его мать стояла, глядя на него сверху, они ее прогнали, и она пошла, мыча, останавливаясь и оглядываясь.

— В прежние времена простая корова-пеструшка и то так запросто теленка бы не бросила, — сказал Билли. — А эта — поди ж ты! — герефордская. Или не в породе дело?

— Я тоже думаю, что порода тут, скорей всего, ни при чем, — отозвался Джон-Грейди.

— Что, дурища? Тебе бы только пожрать да посрать, что, нет, что ли? — воззвал к совести коровы Билли.

Корова тупо на него уставилась.

— Скорее всего, они прячутся среди скал где-нибудь под самым краем стола.

— Известное дело. Конечно. Но объезжать такие места верхом — врагу не пожелаешь, а уж пешим я точно туда не полезу.

Джон-Грейди опустил взгляд на мертвого теленка. Чуть наклонившись, сплюнул.

— Что же тогда нам делать?

— Мое мнение: надо паковаться и прямиком домой. Спросим Тревиса, а там — как он скажет.

— Ладно. Если согласится, можно будет устроить им выволочку прямо нынче же вечером.

— Вот только никуда он нынче вечером не поедет, это я тебе точно говорю.

— Это почему?

— Да черт возьми! — вырвалось у Билли. — Не поедет старик на охоту в воскресенье.

Джон-Грейди улыбнулся:

— А если бы у нас вол упал в канаву?{45}

— Да плевать ему было бы, пусть хоть вся наша шайка-лейка в канаве окажется — и с тобой, и со мной, и с Мэком вместе.

— Может, даст нам собак на время?

— Никогда. И сам охотиться в воскресенье не будет, и собакам не даст. Они у него христианские собаки.

— Христианские собаки?

— Ну да. Уж так они воспитаны.

Когда ехали вдоль верхнего края заливного луга, услышали, как заголосила еще одна корова. Придержали коней, посидели в неподвижности, напряженно разглядывая местность внизу.

— Ты видишь ее? — спросил Билли.

— Угу. Во-он там.

— Это не та же самая?

— Нет.

Билли наклонился, сплюнул.

— Что ж, — сказал он. — И так понятно, что это значит. Хочешь туда проехаться?

— Да нет. Не вижу смысла.

Во тьме они ехали по широкой, поросшей креозотовыми кустами долине. Выехать собрались только во вторник перед рассветом. У Арчера было шесть собачьих ящиков, и они как раз поместились в кузов грузовика «рео»{46}; автомобиль полз, истошно завывая на пониженной передаче и вверх-вниз размахивал, будто в поисках точки опоры, желтоватыми лучами фар, которые время от времени выхватывали из непроглядной тьмы то кого-то из всадников, едущих впереди, то тень креозотового куста, то красный глаз коня, повернувшего голову или скачущего машине наперерез. Собаки, которых кидало и мотало в ящиках, ехали молча, не в пример всадникам, их владельцам, которые покуривали и тихо переговаривались меж собой. Шляпы низко надвинуты, вельветовые воротники охотничьих курток зябко подняты. Ехали по широкой плоской долине не торопясь: все равно грузовик ползет еще медленнее.

Достигнув верховья долины, грузовик уперся в галечный конус выноса{47}, всадники спешились, поводья бросили на спины лошадей и стали помогать Тревису и Арчеру выгружать собак и пристегивать их к большой, многоповодковой сворке, собранной из ремней от конской упряжи. Собаки плясали, рвались и поскуливали; то одна, то другая из них поднимала морду и принималась выть, их вытье отдавалось от скал многократным эхом; первую свору собак Тревис на полуштык привязал к переднему