концом веревки и что-то крича своим гончим. Билли сидел на коне, стоящем неподвижно, смотрел им вслед. Свернув свою веревку аккуратнее, он привязал ее, вытер окровавленные руки о штанины джинсов и снова стал наблюдать за погоней, несущейся вдоль края плато. Пятнистая собака, похоже, никак не могла найти место, где бы спрыгнуть на склон, и ее побежка вдоль края плато становилась все более усталой. Услышав лай гончих, она снова повернула на равнину, пробежав за конем Хоакина, он же развернулся, а уж на плоском-то месте догнал ее и заарканил, не дав пробежать и мили. Билли подъехал к окаймляющим плато скалам, спешился, закурил сигарету и сел, озирая горизонт на юге.

Вернувшись с другого конца плато, Хоакин с Джоном-Грейди подъехали к нему, по пятам за конями прибежали гончие. Хоакин волок по траве на веревке мертвую собаку. Ее тело было окровавлено, местами с него слезла шкура, на остекленевшие глаза и высунутый язык налипли травинки и всякий сор. Когда подъехали к краю плато, Хоакин спешился и отцепил от мертвой собаки веревку лассо.

— У нее тут где-то щенки, — сказал он.

Подошел Билли, стоит смотрит на собаку. И впрямь: сука, соски вспухшие. Пошел к коню, вскочил в седло, оглянулся на Джона-Грейди:

— Давай-ка к дому поворачивать. Дорога-то, чай, неблизкая. Как подумаю, что опять по скалам карабкаться, так аж мурашки по коже.

Сняв шляпу, Джон-Грейди установил ее на луку седла. Его лицо было выпачкано кровью, рубашка тоже в крови. Он провел рукавом по лбу, взял в руки шляпу и вновь надел ее.

— Ну, поехали, — сказал он. — А ты как, Хоакин?

— Да конечно, — сказал Хоакин. Бросил взгляд на солнце. — Как раз к обеду и вернемся.

— Думаешь, мы их всех выловили?

— Трудно сказать.

— Во всяком случае, кое-кого из них мы отучили от дурных привычек.

— Это уж точно.

— Сколько арчеровских гончих с тобой поднялись?

— Три.

— Одного пса не хватает.

Развернувшись в седлах, они принялись обозревать плато.

— И куда он, интересно, запропастился?

— Понятия не имею, — сказал Хоакин.

— Да может, он где-то там, с другой стороны плато спустился.

Хоакин наклонился, сплюнул и развернул коня.

— Поехали, — сказал он. — Он может быть где угодно. Это всегда так. Обязательно один из псов ни за что не желает ехать домой.

Ранним утром, когда было еще темно, его разбудил Джон-Грейди. Он застонал, перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.

— Просыпайся, ковбой.

— Черт бы побрал, который час?

— Пять тридцать.

— Что на тебя нашло?

— Не хочешь попробовать отыскать тех собачек?

— Собачек? Каких еще собачек? Что-то я не пойму, о чем речь.

— Ну, тех щенков.

— Тьфу, — сказал Билли.

Джон-Грейди сидел у него на пороге, упершись сапогом в косяк.

— Билли! — сказал он.

— Что, черт подери?

— Мы можем туда съездить и попробовать приглядеться.

Еще раз перевернувшись в постели, он бросил взгляд на Джона-Грейди, в темноте сидящего боком в дверях.

— Рехнешься с тобой совсем, — сказал он.

— Съездим, пошукаем. Я уверен, что мы их сможем найти.

— Но ты уже искал и не нашел.

— Возьмем с собой пару гончих Тревиса.

— Тревис не дает своих собак напрокат. Мы это тридцать раз уже проходили.

— Я знаю, где у них логово.

— Слушай, дай поспать, а?

— Ну давай! А к обеду вернемся, я гарантирую.

— Умоляю, сынок, оставь старого дедушку в покое. Христом Богом прошу. Мне совсем не хочется в тебя стрелять. А то Мэк мне потом житья не даст.

— Помнишь то место, откуда собаки в самом начале выскочили? Там еще такая осыпь рядом большущая. Бьюсь об заклад, что мы тогда проехали в пятидесяти футах от их логова. Сам знаешь, негде ему быть, кроме как среди тех больших скал.

Они выехали, приторочив к седлам по лопате с длинным черенком, по мотыге и по четырехфутовому ломику. Пока искали что-нибудь поесть, в дверях своей каморки появилась Сокорро, в халате и папильотках, и загнала их за стол, чтобы сидели тихо, пока она поджарит им яичницу с сосисками и сварит кофе. Пока ели, она собрала им кое-что и с собой.

Выглянув в окно, Билли посмотрел туда, где у кухонной двери стояли уже оседланные кони.

— Быстро поели — и ходу, — прошептал он. — Не надо говорить ей, куда мы направляемся.

— Хорошо.

— Не хочу ее нудеж слушать.

Еще до восхода солнца они были на пастбище Валенсиана, проехали мимо старого колодца. Мимо в серых потемках все брели и брели куда-то коровы. Билли ехал, держа лопату на плече.

— Знаешь, что я тебе скажу? — нарушил молчание он.

— Что?

— В скалах могут быть такие местечки, где, сколько ни копай, до логова хрен докопаешься.

— Ага. Это я понимаю.

Когда выехали на тропу, идущую вдоль западного края поймы, солнце уже встало, но пряталось где-то там, за столовой горой, так что его лучи, бьющие поверх, освещали скалы много выше их, и они ехали среди остатков ночи по глубокой котловине, еще полной ночной синевы, а новый день на них медленно наваливался сверху. Подъехали к верхнему краю намывных отложений, медленно возвратились, причем Билли ехал первым, вглядываясь в землю по обе стороны коня, часто наклонялся, локтем опираясь о холку.

— Это ты у нас чего, следопытом заделался? — усмехнулся Джон-Грейди.

— Да я вообще на следах помешанный. Могу отыскивать по следу низколетящих птиц.

— И что ты видишь?

— Да вообще ни черта.

Солнце спустилось по скалам ниже, осветило корявую, усеянную обломками землю под ними. Друзья остановили коней. Посидели.

— Они по коровьим тропам бегают, — сказал Билли. — То есть бегали. Не думаю, что у них тут на всех одно логово. Мне кажется, это были две отдельные стаи.

— Ну, может быть.

— А дальше там еще будет такое же укромное место?

— Чего?

— Это я к тому, что тут собачья шерсть на каждом камне. Давай-ка здесь покружимся немного, держа глаза открытыми.

Они снова направились вверх по распадку, пробираясь между валунами и осыпью и держась как можно ближе к стене. Покружили между скал, изучая землю под ними. Со времени последнего дождя прошла уже не одна неделя, так что все собачьи следы, оставленные в мокрой глине, давно были затоптаны коровами, а на сухой земле собаки следов не оставляют вовсе.

— Ну-ка, давай вернемся, — сказал Билли.

Снова они поехали под обрывом у самых скальных утесов. Пересекли щебеночный след оползня, проехали под древними каменными бабами, с непостижимыми надписями, начертанными на этих гигантских скрижалях.

— А я знаю, где они, — сказал Билли.

Он развернул коня на узкой тропке и поехал опять вниз сквозь нагромождение скал. Джон-Грейди за ним. Билли остановился, бросил поводья и спрыгнул наземь. Пешком протиснулся в узкий проход между