Перед отъездом они лишь выпили немного вина с водой, и потому Моргейна поинтересовалась:

– Ты не голодна, Нимуэ? Если хочешь, мы можем остановиться на подходящей полянке и позавтракать.

– Хочу, тетя.

– Хорошо.

Вскоре они остановились. Моргейна спешилась и сняла малышку с пони.

– Я хочу… – девочка опустила глаза и смущенно поежилась.

– Если тебе нужно помочиться, отойди вместе со служанкой вон за то дерево, – сказала Моргейна. – И никогда больше не стыдись говорить о том, какими мы созданы.

– Отец Гриффин говорит, что это нескромно…

– И никогда больше не говори мне о том, что тебе говорил отец Гриффин, – мягко произнесла Моргейна, но в тоне ее промелькнула стальная нотка. – Это осталось в прошлом, Нимуэ.

Когда девочка вернулась из кустов, глаза у нее были круглыми от изумления.

– Там кто-то очень маленький смотрел на меня из-за дерева. Галахад сказал, что тебя зовут Моргейной Волшебницей – это был кто-то из волшебного народа?

Моргейна покачала головой.

– Нет, это просто кто-то из Древнего народа холмов – они такие же настоящие, как и мы с тобой. С ними лучше всего не заговаривать, Нимуэ, и вообще не показывать вида, что ты их заметила. Они очень робкие и боятся людей, которые живут в деревнях или на хуторах.

– А где же тогда живут они сами?

– В холмах и лесах, – пояснила Моргейна. – Они не в силах смотреть, как землю, их мать, насилуют плугом и заставляют плодоносить, и потому никогда не живут в деревнях.

– Но если они не пашут и не жнут, тетя, что же они едят?

– Только то, что земля дает им по доброй воле, – ответила Моргейна. – Коренья, ягоды и травы, плоды и семена – мясо они едят лишь по большим праздникам. Как я уже сказала, с ними лучше не заговаривать, но если хочешь, можешь оставить им немного хлеба на краю поляны – хлеба нам хватит на всех.

Она отломила кусок от буханки и позволила Нимуэ отнести его к краю леса. Элейна и вправду надавала им столько еды, что хватило бы на десятидневную дорогу – не то, что на короткую поездку до Авалона.

Сама Моргейна ела мало, но она позволила Нимуэ есть, сколько той хочется, и даже намазала ей хлеб медом; конечно, надо бы понемногу приучать ее к воздержанию – ну да ладно, успеется, в конце концов, девочка еще растет, и строгий пост может ей повредить.

– Тетя, а почему ты не ешь мяса? – спросила Нимуэ. – Разве сегодня постный день?

Моргейна вдруг вспомнила, что некогда и она задала Вивиане точно такой же вопрос.

– Нет, просто я редко его ем.

– Ты его не любишь? Я люблю.

– Значит, ешь, раз любишь. Жрицы нечасто едят мясо, но им это не запрещено, особенно девочкам твоих лет.

– А какие они, жрицы? Они похожи на монахинь? И все время постятся? Отец Гриффин… – Нимуэ осеклась, вспомнив, что ей было велено не пересказывать слова священника. Моргейне это понравилось – девочка быстро учится.

– Я имела в виду, – пояснила она, – что тебе не следует вспоминать его слова, чтоб решить, как нужно себя вести. Но ты можешь рассказывать мне, что он говорил, и когда-нибудь ты сама научишься отделять, что в его словах было правильным, а что глупым, если не хуже.

– Он говорил, что мужчины и женщины должны поститься за свои грехи. Это так?

Моргейна покачала головой.

– Жители Авалона иногда постятся, – чтобы приучить свои тела повиноваться и не требовать того, что трудно исполнить. Бывают такие моменты, когда человеку приходится обходиться без пищи, без воды или без сна, и тело должно быть слугой разума, а не его хозяином. Разум не сможет сосредоточиться на святых вещах, или на поисках мудрости, или застыть в длительной медитации, чтобы узреть иные царства, если тело в это время будет вопить: «Накорми меня!» или «Хочу пить!» Поэтому мы учимся заглушать его крики. Поняла?

– Н-не очень, – с сомнением протянула девочка.

– Ну, значит, поймешь, когда подрастешь. А теперь доедай хлеб, и мы поедем дальше.

Нимуэ доела хлеб с медом и аккуратно вытерла руки пучком травы.

– Отца Гриффина я тоже не понимала, и он за это на меня сердился. Меня наказали из-за того, что я спросила, почему мы должны поститься за наши грехи, если Христос уже простил их, а он сказал, что я научилась язычеству, и велел маме запереть меня в моей комнате. А что такое язычество, тетя?

– Все, что не нравится священникам, – ответила Моргейна. – Отец Гриффин – дурак. Те христианские священники, что получше, не тревожат разговорами о грехах таких малышей, как ты, которые еще не способны грешить. Мы успеем поговорить о грехах, Нимуэ, когда ты будешь способна их совершать или делать выбор между добром и злом.

Нимуэ послушно взобралась на своего пони, но несколько мгновений спустя сказала:

– Тетя Моргейна, я, наверное, нехорошая девочка. Я постоянно грешу. Я все время делаю всякие нехорошие вещи. Неудивительно, что мама захотела отослать меня прочь. Она отослала меня в нехорошее место, потому что я и сама нехорошая.

Что– то до боли сжало горло Моргейны. Она как раз собиралась усесться в седло; но вместо этого она бросилась к пони девочки, обняла Нимуэ, крепко прижала к себе и принялась осыпать поцелуями.

– Никогда больше не говори так, Нимуэ! – выдохнула Моргейна. – Никогда! Это неправда, клянусь тебе! Твоя мама вообще не хотела никуда тебя отпускать, а если бы она думала, что Авалон – нехорошее место, она бы тебя не отпустила, что бы я ей ни говорила!

– А почему же тогда меня отослали? – тихо спросила Нимуэ.

Моргейна продолжала сжимать девочку в объятиях; она никак не могла успокоиться.

– Потому, что ты еще до рождения была обещана Авалону, дитя мое. Потому, что твоя бабушка была жрицей, и потому, что у меня нет дочери, которую я могла бы посвятить Богине. Вот тебя и отправили на Авалон, чтобы ты научилась его мудрости и служила Богине.

Моргейна лишь сейчас заметила, что плачет, и слезы капают на золотистые волосы Нимуэ.

– Кто тебе сказал, что тебя отослали в наказание?

– Одна служанка, когда собирала мои вещи… – нерешительно отозвалась Нимуэ. – Я слышала, как она сказала, что маме не следовало бы отсылать меня в такое нехорошее место… А отец Гриффин часто говорил мне, что я – нехорошая девочка…

Моргейна опустилась на землю и, усадив Нимуэ себе на колени, принялась укачивать ее.

– Нет-нет, – нежно сказала она, – нет, милая, нет. Ты – хорошая девочка. Если ты озорничаешь, или ленишься, или не слушаешься, то это не грех – просто ты еще маленькая и не знаешь, как правильно себя вести. А когда узнаешь, то так и будешь делать.