Возвращение в родные пенаты напоминало танковое сражение: мыслеволя Прохора была танком, и его то и дело таранили «вражеские машины», в него врезались снаряды и ракеты, а он нёсся вслепую сквозь грохот, вой, дым и пламя и не знал, чем всё это закончится.

Закончилось, однако, всё хорошо.

Пламя постепенно опало, погасло, дым поредел, тряска уменьшилась и наконец прекратилась совсем. Поддерживаемый невидимой рукой неизвестного союзника, Прохор влетел в световое кольцо, пахнуло знакомыми запахами, и он очнулся в своём теле.

Дёрнулся, ощущая под собой зыбкий прогнувшийся пузырь, оказавшийся шезлонгом, попытался вскочить, разлепил глаза.

«Приходи в себя», — долетел чей-то мыслеголос.

— Кто… ты?! — выговорил он непослушным языком.

«Прохориил», — ответили ему, и рука перестала поддерживать числопутешественника.

Руки Павлины обвили шею, мягкие губы ткнулись в щеку.

— Милый!

Прохор рухнул обратно в шезлонг, дыша как после неистового бега.

Перед ним возник Даныбай, приблизил лицо, пристально всматриваясь в математика оценивающими глазами.

— Где был?

— Сколько я отсутствовал?

— Полтора часа.

Прохор замер.

— Не может быть! Я думал… минут пять…

— Где был? — повторил вопрос снайпер.

— В несусветной реальности. — Прохор начал успокаиваться. — Сейчас расскажу. Не поверишь, кто меня сп… — Прохор запнулся, покосившись на Павлину, чьи тёплые пальчики поглаживали плечо, — кто мне помог.

— Админ, — пошутил снайпер.

— Прохориил.

— Н-да, — качнул головой Даныбай. — Хоть стой, хоть падай.

— Кто это? — прошептала Павлина. — Друг?

— Ох, не уверен.

Прохор дотянулся до стакана с глюйсом, ощутив небывалую жажду. Дан был прав, но ведь нормальные люди не спасают своих врагов? Это делают только друзья?

Холодная струя нарктоника освежила глотку, но спутала мысли…

Попытайтесь упредить

Переехали в деревеньку Сосновый Бор, которая оказалась, по сути, хутором на семь дворов, странным образом выжившим во времена угасания деревенского уклада жизни на всей территории России.

Дядя Серафима Николай Кузьмич, потомственный лесник в четвёртом поколении, как он утверждал, оказался крепким стариком семидесяти лет с гаком. Принял он гостей радушно и отдал им в пользование большую часть своего просторного дома, разделённого на четыре комнаты. Себе он оставил самую маленькую спаленку слева от входа, сразу за сенями, а гости разместились в большой спальне и в светлице, где стоял старый диван, сохранившийся ещё со времён советской коллективизации. Опять же — по уверениям хозяина.

Жил старик один, поэтому особо извиняться Саблину за причиняемые неудобства не пришлось. Жена Николая Кузьмича умерла «от лихоманки» ещё в начале века, дети разъехались кто куда, и жил он один не меньше четверти века, крепкий, жилистый, длиннорукий, гладковыбритый, что для русской глубинки было редкостью. Волосы у него были чёрные, волнистые, с проседью, такими же чёрными, с проседью, были густые брови, из-под которых светились голубые глаза, не поблекшие от старости.

Прохора и Юстину «переносили» из машины в избу ночью: типа — «они сами вышли и сразу улеглись спать», поэтому старик ничего не знал об истинном положении вещей. Ему сказали только, что гости «больны немотой» и будут в основном лежать, на что Николай Кузьмич ответил:

— Да пусть отлёживаются. Могу травку какую-никакую дать для пользы организму, у меня много разного засушено.

В сенях хозяина действительно по стенам были развешаны пучки трав, в марле и без неё, и запах по всей избе стоял вкусный, цветочно-травяной.

— Травка — это хорошо, — согласился Данимир. — Нам бы что-нибудь укрепляющего и очищающего.

— Травяные сборы имеются, — огладил гладкий подбородок Николай Кузьмич, — очищающий на расторопше, для поддержания иммунитета и при слабости — на семи травах. Могу заварить, если надобно.

— Очень даже надобно, — обрадовалась Варвара. — Покажете — где что, мы сами заварим.

— Не, это я сам, тут порядок заварки нужен. Сёдня я дома, а завтреча на пару деньков в лес пойду, на дальнюю делянку, там просеку через бор хотят пробивать, для ЛЭП. Придётся вам без меня управляться.

— Управимся, — улыбнулась Варвара.

— У меня в погребе засолы стоят в бочках, грибочки там, капустка, ягодки, так вы пользуйтесь.

— Спасибо, Николай Кузьмич, в долгу не останемся.

— Да рази в долге дело. А вот за хлебом или чего ещё в райцентр надо ехать, в Бийск, или в Ягодный, посёлок тут недалече, верстах в двенадцати.

— Разберёмся, отец.

Серафим и Андрей уехали в тот же день, к вечеру, убедившись, что переселенцы устроены.

Лесник же действительно ранним утром оседлал свой квадроцикл, который ему выдали в лесничестве, и увёз собаку — сибирскую лайку Альму, которая представляла собой весь живой уголок лесника. Поскольку работа не оставляла ему много свободного времени, он домашнюю живность — корову, поросят, кур — и не заводил. Хотя за садовым участком ухаживал ревностно, сажал картошку, лук и репу.

Таким образом, на второй день после бегства из Бийска, а так оно и было на самом деле, Саблины и их подопечные остались одни, не считая Паши, который рьяно принялся исполнять обязанности охранника. Он обошёл хутор, осмотрел все подъезды к нему и к дому лесника, стоявшему на самом краю селения, почти в лесу, и принялся укреплять ветхий забор усадьбы, отгораживающий дом от улицы и от соснового, с редкими берёзами, леса.

О своём обещании навещать «брата» из сорок четвёртого превалитета Данимир помнил, но события не позволяли ему отвлекаться, и лишь наутро семнадцатого июля, после отъезда лесника, он наконец смог добраться до Даныбая Шаблюки.

«А я принял вас за серьёзных людей, — с деланым сожалением отозвался снайпер после того, как Данимир поздоровался. — Или что-то случилось?»

Саблин смутился и разозлился одновременно, понимая, что виноват.

«Разве мой братец не заходил?»

«Ты первый».

«У нас… форс-мажоры».

«В принципе я это понял, — подобрел снайпер, — так что не обижаюсь. У нас тоже не сладко, сидим ждём спасателей».

«Кого?»

«Миранда дозвонился до отца, тот послал подлодку, будет у нас через пять… нет, уже через четыре часа».

«Давай подробнее».

Даныбай, прогуливающийся в этот момент в шортах и расстёгнутой рубашке по нижней палубе отеля, удалился от пленэра вдоль борта одного из корпусов и рассказал о происходящих в отеле событиях.