Джаэлль покачала головой.

– Мне там было в последние дни тревожно, чего никогда не случалось прежде. Думаю, Богиня готовила меня к этому.

Ким посмотрела на Бальрат на своем пальце, на его ровное, бессильное мерцание. От него помощи ждать не приходится. Иногда она ненавидела это кольцо с пугающей страстью. Она посмотрела на подруг.

– Она права, – спокойно произнесла Шарра. – Дженнифер нужно предупредить, если он идет к ней.

– И утешить потом, по крайней мере, – к ее удивлению, прибавила Джаэлль. – Видящая, решай быстро! Нам придется ехать обратно в Храм, чтобы это проделать, а время – это как раз то единственное, чего у нас нет.

– У нас нет множества вещей, – поправила ее Ким почти рассеянно. Но, произнося эти слова, она уже кивала головой.

Для нее привели еще одну лошадь. Позднее, во второй половине дня, под куполом Храма, перед алтарем, Джаэлль произнесла слова молитвы, слова силы. Она пустила себе кровь – много крови, как она и предупреждала, – затем установила связь со жрицами Мормы в Гвен Истрат и вместе с ними дотянулась до корней земли, к земному корню, чтобы получить силу Матери-богини, достаточную для того, чтобы отправить трех женщин очень далеко, на каменистый берег океана.

По любым меркам, существующим для подобных вещей, это не заняло много времени, но даже при этом к тому времени, как они прибыли, надвигающаяся буря почти настигла их всех, а ветер и волны бушевали с неистовой силой.

Даже обратившись филином, Дариен Венец не потерял, тот прочно держался на его голове. Однако ему пришлось нести кинжал в клюве, а это было утомительно. Он уронил его в траву у корней своего дерева. Никто его не возьмет. Все другие животные в этой роще боялись его к этому времени. Он мог убивать глазами.

Он сам узнал об этом всего две ночи назад, когда полевая мышь, за которой он охотился, чуть было не скрылась под гнилым бревном в сарае. Он был голоден и пришел в ярость. Его глаза вспыхнули – он всегда знал, когда это происходило, хотя еще не совсем умел ими управлять, – и мышь обуглилась и умерла.

В ту ночь он проделал это еще три раза, хотя уже не был голоден. В обладании такой силой было скрыто некое удовольствие и еще определенная потребность. Это он не совсем понимал. Он полагал, что это в нем от отца.

На следующую ночь, когда он уже засыпал в собственном обличье, или в обличье, которое выбрал для себя неделю назад, и уже почти погрузился в сон, его настигло воспоминание. Он вспомнил минувшую зиму, голоса из бурана, которые звали его каждую ночь. Тогда он ощущал ту же настоятельную потребность, вспомнил он. Желание выйти на холод и поиграть с дикими голосами среди снежных вихрей.

Больше он не слышал тех голосов. Они его не звали. Он спросил себя – это была трудная мысль, – не перестали ли они его звать потому, что он уже пришел к ним. Маленьким мальчиком, совсем недавно, когда его звали те голоса, он пытался с ними бороться. Ему помогал Финн. Он обычно шлепал босиком по холодному полу и забирался в постель к Финну, и тогда все было в порядке. Теперь рядом не было никого, кто мог бы все привести в порядок. Он умел убивать глазами, а Финн ушел.

С этой мыслью он уснул в пещере, высоко в горах к северу от их домика. А утром увидел седую женщину, которая спустилась по тропинке и стояла у озера. Затем, когда она снова вернулась в дом, он пошел за ней, и она позвала его, и он спустился по лестнице, о существовании которой никогда не подозревал.

Она его тоже боялась. Все боялись. Он умел убивать глазами. Но она говорила с ним тихо и улыбнулась один раз. Он уже давно не видел, чтобы кто-то ему улыбался. С тех пор, как покинул поляну Древа Жизни в своем новом, более взрослом теле, к которому никак не мог привыкнуть.

И он знал свою мать, настоящую мать. Ту, о которой Финн говорил, что она была похожа на королеву и любила его, несмотря на то что ей пришлось уехать. Она сделала его особенным, сказал Финн, и он сказал что-то еще… насчет того, что Дариен должен быть хорошим, чтобы заслужить эту свою особенность. Что-то в этом роде. Вспоминать становилось все труднее. Он, однако, удивлялся, почему она сделала его способным убивать так легко, а иногда и желающим убивать.

Он думал спросить об этом седую женщину, но теперь ему было не по себе в замкнутом пространстве домика, и он побоялся рассказать ей насчет убийств. Он испугался, что она возненавидит его и уйдет.

Потом она показала ему Свет и сказала, что он предназначен для него. Не смея в это поверить, потому что эта вещь была такой прекрасной, он позволил ей надеть ее себе на голову. Свет против Тьмы, назвала она ее, и, когда она это говорила, Дариен вспомнил еще одно, сказанное ему Финном: он должен ненавидеть Тьму и голоса пурги, которые доносятся из Тьмы. А теперь, как ни поразительно, несмотря на то, что он – сын Ракота Могрима, ему дают драгоценный камень Света.

А потом он погас.

Только уход Финна причинил ему такую же боль. Он почувствовал ту же пустоту, ту же сокрушительную потерю. А потом, среди всех этих ощущений, из-за них, он почувствовал, что его глаза сейчас станут красными, и они стали красными. Он ее не убил. Мог бы, легко, но только сбил ее с ног и пошел за еще одним сияющим предметом, который увидел в той комнате. Он не знал, зачем взял его и что это такое. Он просто его взял.

Только когда он собрался уходить и она попыталась его остановить, он понял, как он может причинить ей такую же боль, какую она причинила ему, и поэтому в тот момент он решил, что отнесет этот кинжал своему отцу. Его голос ему самому казался холодным и сильным, и он увидел, как побледнело ее лицо, когда он покидал комнату. Он вышел из дома и снова превратился в филина.

Позже в тот день приехали другие люди, и он наблюдал за ними со своего дерева в лесу к западу от домика. Он видел, как беседовали три женщины у озера, хотя и не мог слышать, о чем они говорили, и слишком боялся приблизиться к ним в обличье филина.

Но затем одна из них, та, что с черными волосами, встала и воскликнула так громко, что он услышал: «Бедный ребенок! Никто, ни в одном из миров, не может быть таким одиноким!» – и понял, что она говорит о нем. Тогда ему захотелось спуститься, но он все еще боялся. Он боялся, что его глаза захотят стать красными, а он не будет знать, как их остановить. Или как прекратить то, что он делал, когда они становились такими.

Поэтому он ждал, и через несколько мгновений седая женщина прошла немного вперед, к нему, и позвала его по имени.

Та его часть, которая была филином, так испугалась, что он несколько раз взмахнул крыльями и взлетел чисто рефлекторно, но потом справился с собой. А потом он услышал, что она говорит ему, где находится его мать.

Это было все. Через несколько секунд они уехали. Он снова остался один. Сидел на дереве, в обличье филина, пытаясь решить, что ему делать.

Она была похожа на королеву, сказал тогда Финн.

Она любила его.

Он слетел с дерева, снова взял в клюв кинжал и полетел. Та его часть, которая была филином, не хотела лететь днем, но он был больше, чем филин, гораздо больше. Нести кинжал было тяжело, но он справлялся.