во всех его энергетических, нравственных и творческих ипостасях одновременно. Осознание слова как единства высшего смысла и его персонификаций в Боге, как единства смысла и жизни, жизни и света, оказывается неизмеримо выше аристотелевского закона исключенного третьего, ибо исходит не от рассудка только, но от всего существа человека, вдохновенного истиной» (3,с.9). Таким образом, постулируется трансцендентная природа слова, которое, являясь «процессуальным и динамичным становлением смысла» (3, с.8), есть реальная обращенность бытия к человеческой личности.

В книге С. Б. Бураго «Мелодия стиха» проблема специфики поэтического слова рассматривается на широком философском и герменевтическом фоне, исходя из установления взаимных корреляций в триаде «мир-человек-язык». Поэтическое слово определяется С. Б. Бураго как «становление и коммуникативная реализация понимания и пересоздания человеком мира простой видимости на основе рационально-чувственного проникновения в сущность жизни и мироздания» (4, с.5).

Следует отметить, что, говоря о коммуникативной стороне слова, С. В. Бураго исходит из того, что «язык не есть некая отчужденная от человека и основанная на всеобщем договоре система знаков» (4, с.38). То есть, коммуникация в данном случае – не процесс передачи информации, скорее это общение, преодоление отдельности субъекта, открытие точки пересечения личностей, которые не являются отдельными замкнутыми монадами, а находятся во взаимоотношениях глубинной связи и взаимопроникновения.

Итак, слово, в трактовке С. Б. Бураго, – «непосредственная действительность мысли и чувства, то есть человеческого сознания» (4, с.38), «реализация живой деятельности человеческого сознания» (4, с. 139). Эти характеристики прилагаются исследователем к слову языковому, поэтическое же слово связей со словом языковым не разрывает, ведь «язык… сам по себе обладает безусловной нравственно-эстетической природой» (4,с.4О). Поэтическое слово определяется, в духе Г. О. Винокура, как «особый модус» языка: «Поэтическая речь есть определенный тип языка и сознания» (4, с.96). Поэтическое слово – это особая личностная реальность, однако не отдельная, а именно связующая, ведь именно в поэтическом слове, по мысли С. Б. Бураго, с наибольшей силой проявляется «духовная связь людей» (4, с.39). В поэтическом слове прежде всего концентрируется смысловая природа слова языкового: «…поэтическая речь есть наивысшая концентрация реализующегося в слове смысла» (4, с.345).

Главной отличительной чертой поэтического слова признается его «смыслообразующая музыкальность» (4, с.96). С. Б. Бураго исходит из «реальной значимости для общего смысла тембральной и динамической (в данном случае выраженной метром характеристики звучания стиха» (4, с. 128). При этом поэтическое слово, в отличие от языкового, организовано именно со стороны звучания. Основой этой организации является рождающийся в процессе звучания смысл: «Мелодия и создает смысл, и порождается смыслом» (4, с. 165).

Более наглядной характеристикой звуковой организации стиха является мелодия: «Мелодия поэтической речи – это последовательное изменение силы и высоты ее звучания. Рассматривая звуки как «естественный ряд» нарастания высоты тона (= силы =звучности) от глухого взрывного до гласного, мы получаем возможность дать количественную характеристику полнозвучности речевого потока» (4, с. 141). Выделив семь степеней звучности, исследователь получает возможность количественного определения звучности конкретного стиха (как среднего арифметического составляющих его звуков), и показателя звучности стихотворения (как среднего арифметического составляющих его стихов), и в процессе анализа связать все эти характеристики со становлением смысла.

Конечно, утверждение смысловой значимости звука, связи значения и звучания – одна из интуиций поэзии и постулат литературоведческой науки, это утверждение вытекает, в частности, из концепции слова А. А. Потебни, и в серебряном веке продолжается теорией звукообраза А. Белого. Безусловная заслуга С. Б. Бураго в том, что он придал этим во многом интуитивным поискам наглядно-графический характер, создал возможность убедиться в смысловой закономерности движения звучности стиха на основе подсчета (что-то аналогичное ритму прозы).

Но с другой стороны, сама эта наглядность порождает некоторые сомнения. Прежде всего – показатель звучности слов, составляющих стих, конечно, является важным, но ведь не единственным. Столь же важными, по-видимому, являются и метрические модуляции, не говоря уже о смысловых акцентах на отдельных словах (слово как бы «тонет» в потоке звучности).

Кроме того, свойство художественности представляется, в трактовке С. Б. Бураго, как бы некоей презумпцией, предшествующей тесту («в тексте, где есть глубина и яркость, мелодия стиха полна смысла и значения» (33,с. 168)). И если исследователь находит в тексте «глубину и яркость», то он и сумеет интерпретировать его мелодическую организацию таким образом, чтобы она оказалась «полна смысла и значения», все зависит от искусства интерпретатора. Кроме того, качество поэтичности слова все-таки не есть нечто статичное, раз и навсегда определенное, так же, по-видимому, обстоит дело с соотношением звучания и семантики, С. Б. Бураго же совершенно одинаково анализирует и стихи А. С. Пушкина, и стихи Ф. Гарсия-Лорки.

И самая главная проблема. С. Б. Бураго постоянно подчеркивает: мелодия «нерасторжима с эмоционально-смысловой сущностью поэзии, и ее выявление и анализ приобретает смысл исключительно в непосредственной связи с семантикой текста» (4, с. 152). Но «непосредственная связь» не есть связь прямая, которую С. Б. Бураго постулирует между значением и звучанием («Открытый трагизм этих строк обуславливает их высокое звучание» (4, с. 174); «Повышение звучности обусловлено, на наш взгляд, появлением в стихотворении живой картины – тризны по еще живущему человеку» (4, с. 174); «.. высокий уровень звучания соответствует эмоциональной открытости, низкий – эмоциональной сдавленности, средний – наиболее важен с тематической точки зрения» (4, с.226)). Связь между звуком и семантикой все-таки, по-видимому, является более сложной и многоуровневой, не говоря уже о том, что утверждаемые исследователем закономерности связи звучности и пафоса, звучности и жанра нуждаются в более серьезных обоснованиях и подсчетах.

В целом же нужно сказать, что концепция мелодии поэтического слова является безусловно плодотворной попыткой осмысления единства его звуковой организации и семантики.

Литература.

1. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. – М., 1976. – 614с.

2. Флоренский П. А. Имеславие как философская предпосылка // Флоренский П. А. У водоразделов мысли. – М., 1990. – Т. 2. – С.281 – 338.

3. Бураго С. Б. Человек, язык, культура: становление смысла // Язык и культура.-К., 1992,-С.З– 10.

4. Бураго С. Б. Мелодия стиха. (Мир. Человек. Язык. Поэзия). – К.,1999. – 350с.

Январские стихи

Памяти отца

Дмитрий Бураго

Время многослойно. Время существует только в памяти. В нашей памяти оно во множестве сосуществующих бесконечных плоскостей, пересекающихся, раздваивающихся, вобравших весь мир, весь космос сознания маленького человека, который с испугом замечает, что расстояние от любого из дней заполняет проем, в котором быт, встречи, работа, этот бесконечный тетрис причинно-следственного абсурда, находятся в беспомощной невесомости перед крещенским морозом 18 января, от которого кругами расходится то самое время…

1.

Приюти меня, речь, приручи.

Поручи, припиная дорогу,

выговаривать горечь по слогу,