Ответ прозвучал сразу же и очень резко:

– Нет. Этот образ, как вы говорите, принадлежит другой женщине, а не той, что я любил. Тот образ запечатлен у меня в душе и никогда не изгладится из моей памяти. Поэтому мне не нужен шедевр мистера Лоуренса: там изображена мать Артура, супруга сэра Кристофера, а не Мари-Дус[23]! Я должен был давно понять, что в тот день, когда она простилась со мной, уже все было кончено!..

– Это вы так назвали ее?

– Да. Это случилось само собой: ей было четыре года, а мне семь. Боже, как она была мила! Я обожал ее! – сказал Гийом, улыбаясь. – Но все было против нас... даже История с большой буквы!

– И особенно моя бабка! Мне кажется, вы тот человек, которого она ненавидит больше всех на свете! Она ненавидела вас, когда вы были еще ребенком, и она чуть не умерла от гнева, узнав, что Артур – ваш сын!

– Только чуть? Очень жаль.

В дверь тихо постучали, и на пороге появилась Китти, уже сменившая платье. На ней была черное платье камеристки, фартук, чепчик и манжеты из белого батиста. Она пришла сообщить, что комната мисс Лорны готова. Ей даже приготовили ванну.

– Прекрасно! – воскликнула молодая женщина. – Я сейчас приду, Китти! Думаю, добавила она, повернувшись к Гийому, – что я избавлю вас от моего дальнейшего присутствия. После ванны самое лучшее – лечь в постель. Желаю вам доброй ночи, дядюшка!

Думая, что она протянет ему руку, он слегка склонился в поклоне, но она схватила его за плечи и прижалась к его щеке горячими и мягкими губами, потом посмотрела на него блестящими глазами:

– Боже, как мне не нравится вас так называть! Это скорее подходит для пожилого человека!

– Но я и есть пожилой человек!

Она засмеялась и оглядела его высокую стройную и мускулистую фигуру, широкие плечи и густую рыжую шевелюру, слегка посеребренную на висках.

– Не говорите глупостей! – бросила она с внезапным гневом в голосе. – Вы – мужчина просто-напросто, но настоящий мужчина. Единственный настоящий, которого я до сих пор встречала. Может быть, за исключением сэра Кристофера, но тот святой...– Но не я! – возразил он.

– Я знаю. Вы похожи скорей на демона... В конце концов, мне хотелось бы называть вас просто Гийом... Мы принадлежим к такой странной семье! Мне кажется, это упростило бы наши отношения. Тем более что вы лишь наполовину мой дядя, а мой брат называет вас отцом!

Она вышла, не ожидая ответа, который ей, возможно, не пришелся бы по вкусу. Гийом подумал, что такое обращение отнюдь не понравилось бы Элизабет, и без того встретившей новую родственницу в штыки. Если она начнет называть его просто «Гийом», дело может дойти до убийства!..

Пожалуй, стоило бы попробовать урезонить молодую фурию... Возможно, в планы этой молодой, блестящей женщины не входило долго задерживаться в этом сельском доме, прилепившемся к скале на краю света, где было мало развлечений, особенно зимой. Пройдет несколько дней, и молодая особа уедет... Вот это и следовало внушить Элизабет, объяснив ей, что в жизни ее еще не раз может так случиться, что придется принимать нежелательных гостей.

Отказавшись от намерения скрыться в тишине своей любимой библиотеки и почитать, покуривая трубку, положив ноги на подставку для дров, Гийом, вздохнув, направился к комнате дочери. Но, постучав два или три раза, он открыл дверь и увидел лишь отблески пламени в камине. Подумав, что девушка, наверное, спустилась на кухню, чтобы излить свою душу Клеманс, он решил не ходить туда, отложив на завтра свой разговор с ней. И направился в свое убежище на цыпочках, как бы боясь быть застигнутым врасплох.

Но Элизабет в кухне не было. Она находилась совсем рядом и слышала, как отец стучался в ее комнату, но решила не выдавать себя. Она спряталась в комнате матери и тихонько сидела там, прислушиваясь, как будто пыталась найти ответ на свои вопросы.

Это была самая прекрасная комната в доме, расположенная в выступе фасада под треугольным фронтоном. Обычно это бывала комната супругов, если бы они решили жить вместе. Но в данном случае это была уступка аристократическому происхождению и тонкому вкусу Агнес. Она одна занимала эту комнату, а Гийом жил в соседней. Все более и более одинокая по мере того, как углублялась пропасть между супругами, она ушла из дома, чтобы больше не вернуться, в один из тех дней гнева в том проклятом 1793 году, когда кровь помазанников Божиих, короля и королевы, пролилась на земле Франции. Приехав из Парижа, где он присутствовал на казни своей супруги, будучи не в силах чем-то помочь ей, Гийом приказал в знак траура задернуть занавеси и закрыть ставни в комнате жены. И все оставалось закрытым, до тех пор пока не исполнился год с того трагического дня: субботы 8 февраля 1794 года, совпавшей в старом календаре с днем Святого Васта!

На другой день Гийом приказал открыть занавеси и ставни и произвести генеральную уборку, но ничего не трогать из тех предметов, которые окружали его покойную супругу. Были открыты все шкафы, платья почищены и проветрены и снова повешены обратно. С тех пор в комнате регулярно производилась уборка. В теплое время года там ставили цветы, а зимой – ветки ели, остролиста, чемерицы, подснежники и, конечно, несколько гиацинтов, которыми занималась Клеманс. В камине лежали дрова, а под стеганым одеялом, вышитым мелкими цветами, так же как и двойные занавеси из белого атласа на балдахине, была приготовлена постель. Так хотели Гийом и ее дети: мятущаяся душа Агнес, если бы ей захотелось вернуться, всегда могла бы почувствовать себя дома. Естественно, что никто никогда не спал в ее постели.

В этот рождественский вечер Элизабет вдруг захотелось прийти сюда и собраться с мыслями. Ей казалось, что покойная нуждалась в присутствии своей старшей дочери, которая когда-то лишь восставала против матери. Она была страстно привязана к отцу и очень сердилась на мать, способную прогнать своего супруга из его собственного дома. В одну рождественскую ночь Элизабет была счастлива, что уехала в Варанвиль к Розе и Александру. Гийом исчез, а без него усадьба На Тринадцати Ветрах казалась пустой раковиной, великолепной театральной декорацией, за которой стояли лишь злоба и ненависть. Агнес оставалась наедине со своей ревнивой яростью, но держалась стойко, не допуская мысли, что соперница может переступить порог этого дома. Она уехала навстречу своей трагической и славной судьбе лишь тогда, когда убедилась, что