— Вы закусывайте, закусывайте, — бросил нелюбезный штабс-капитан и вышел вслед за своей начальницей.

Они шагали по траншее, проверяя готовность к атаке. Бочарова каждую ударницу трогала за плечо и всё повторяла: «Не подведи, сестренка. Не подведи, сестренка». Многих доброволок трясло, некоторые всхлипывали, но при виде офицеров все расправляли плечи и пытались улыбнуться. Говорили: «Не подведу». Но чаще: «Скоро уже?».

Несколько портил высокую трогательность момента старший инструктор. Нет чтоб тоже сказать что-нибудь сердечное — лишь рыкал: «Петрова, штык поправить!», «Голубович, подтяните ремень!», «Не высовываться, Самвелова!» — и прочее подобное. Некоторые ударницы из самых юных показывали ему вслед язык.

Закончив обход, офицеры вернулись к центру позиции. Бочарова припала к биноклю, в тысячный раз оглядывая поле. Вчера и позавчера они уже были на передовой и досконально изучили эти полверсты пустого пространства: каждый бугорок, за которым можно укрыться, каждую впадинку.

— Проволоки боюсь, — пробормотала начальница. — Не растерялись бы.

Романов процедил сквозь зубы:

— Проволоку-то они ловко чикают. Вот когда до рукопашной дойдет…

— Не допустит Господь. — Бочарова сдернула с круглой головы фуражку, мелко закрестилась. — Вся моя надежда, что немцы отойдут во второй ряд окопов. Их мало, рота всего…

После начала артиллерийской подготовки, как и предполагалось, противник немедленно перекинул ближе к обстреливаемому участку, в резерв, подкрепления. Наблюдатели доложили, что одна из двух вражеских рот бегом переместилась в тыл, и там заурчали автомобильные моторы.

План генерала Бжозовского сработал. Теперь ничто не могло помешать атаке. Романов подумал: что если обойдется малой кровью? Или вообще без крови? Увидят немцы, что из русских окопов выскакивают густые цепи — и уберутся без боя во вторую линию. Ведь ничего больше не нужно! Это уже будет победа. Газеты напишут: женский батальон выбил германцев лихим штыковым ударом. И всё, всё!

Штабс-капитан выматерился, чтоб задавить шевельнувшуюся надежду. Готовиться нужно к худшему: немцы встретят плотным огнем, пулеметы будут выкашивать ударниц рядами, роты залягут, а потом ударят вражеские батареи…

— Ты чего бранишься? — удивилась Бочка. — Ты сегодня жеребячьих слов не говори. Не такой день… — Она посмотрела на свои наградные часы, которыми очень гордилась. — Что-то добровольцы припозднились. Вон уж туман над полем поднимается. Я чего боюсь? Что генерал много мужиков соберет. Корреспонденты — не наши, конечно, иностранные — после напишут, что это мужчины немца побили, а женщины только бежали да «ура» кричали. Я всех добровольцев во второй волне оставлю. Скажу: «Дайте девчатам подальше отбежать, тогда и вы из окопов вылазьте». А только вдруг не послушают?

— Не того ты боишься! — вырвалось у Алексея.

— А? — Командирша оторвалась от бинокля. — Ты чего смурной, Алексей Парисыч? День-то какой! Всей войне поворот. Девятое июля одна тыща девятьсот семнадцатого года. Великий день России.

И сказал Романов то, чего не следовало:

— Великий или… позорный?

Бочка дернулась, как от пощечины. Светлые глазки сощурились.

— Что ты сказал?!

— Ладно… Ничего. Забудь.

— Как «забудь»? Ты… — Она не могла говорить. — …Вы что?! Если вы так — уходите отсюдова. Сейчас уходите! Приказываю! Я вас снимаю с должности!

— Ну уж нет. — Романов вынул «браунинг». — Будешь гнать — застрелюсь. Ты меня знаешь. Сказал же: забудь. Считай, у меня нервы шалят перед атакой.

Всё еще не отойдя, она горько молвила:

— Слабые вы, мужчины. Даже которые сильные. Помочь вам надо. Вот и помогаем, как умеем. А ты…

Он досадовал на себя, что сорвался.

— Раньше надо было с тобой спорить. Теперь поздно. Разрешите идти на левый фланг?

Между собой они условились, что встанут с двух сторон: командир справа, помощник слева. Известно, что атака чаще всего захлебывается на флангах — они начинают отставать, загибаться, и тогда ложится вся цепь.

— Идите.

Алексей козырнул, развернулся на каблуке.

— Постой! — Бочка смотрела на него уже без обиды. — Не по-людски расстаемся. Ведь навряд свидимся… — Она крепко обняла его, хотела и поцеловать, да не хватило роста. — Дай тебе Бог. Чтоб живой. А если ранят, пускай не сильно.

— И тебе того же.

Он наклонился, поцеловались. Губы у начальницы были обветренные, жесткие.

— Меня Марией звать. Прощай.

— До свидания, Мария.

Снова обнялись.

Тут-то из хода сообщения, что вела к траншее из тыла, вышел командир дивизии в сопровождении десятка офицеров.

Ужасно смущенная, Бочка оттолкнула заместителя, оправила китель.

— Не подумайте чего! Это мы прощались, перед атакой…

А Романов изумленно глядел на генерала, который зачем-то повесил на плечо солдатскую винтовку со штыком. Еще удивительнее было видеть на суровом, холеном лице его превосходительства смущенную мину. Неужто он вправду подумал, будто стал свидетелем интимной сцены?

— Господин генерал, я очень прошу оставить подкрепление сзади, — взволнованно заговорила Бочка о том, что ее сейчас больше всего тревожило. — И чтоб без моего свистка — а если меня убьют, то без свистка штабс-капитана Романова — мужчины в атаку не поднимались. Иначе весь смысл пропадет!

Бжозовский, покраснев, сказал:

— Простите меня, Бочарова. За весь мужской пол простите. Не нашлось добровольцев. Ни в одном полку. Ни единого человека. Комитет постановил: в атаку не ходить.

— Как это? — Бочка замигала поросячьими ресницами. — Что ж теперь? Я атаку отменить не могу. Здесь корреспонденты… Пускай мы все тут поляжем, пускай никто не поддержит, а все равно… Немца не вышибем — так Россию всколыхнем. Только мы их вышибем! Господин генерал, вы как хотите, но я атаковать буду! Мне военный министр с главнокомандующим разрешили!

— Я знаю, что атаковать надо, обратного пути нет. И я не отговаривать вас пришел. — Генерал махнул на горстку офицеров. Все они тоже были с винтовками. — Вот, принимайте под командование. Я и мой штаб.

— Генералы в атаку не ходят.

— А женщины ходят? Приказывайте, куда нам становиться.

Бочарова растерялась.

— Как я буду генералу приказывать? Коли так, вы и командуйте.

Но Бжозовский покачал головой.

— Нет, не мужской сегодня день. Приказывайте, прапорщик.

— Слушаюсь… Господа офицеры, разойтись по взводам. Атака через десять минут по моему сигналу.

Короткопалая рука русской Жанны д’Арк легла на свисающий меж объемистых грудей свисток.