достаточно и в радость: Петр благополучно прибыл на Аграханский полуостров и построил на нем земляную крепость; переправился через реку Сулак; принял дары Терекского правителя Адбулы Гирея; выступил к Дербенту...

Немало утешали ее наставления старой Аргиры:

— Каждое создание, мамкина ты радость, каждое существо и каждая травка из собственного нутра зарождается и взрастает. Что есть, скажи мне, зернышко? А ничто, и вовсе годится в мусор. Но вот оно проклюнется и растет. И уже росток его виднеется и радует взор. Вскорости и родит в свой черед. Кто же из собственно существа не родит, — будь он человек, букашка или растение, — тот подобен мертвому сушняку и ненужной ржавчине... Послушай теперь, сердечко ты мое, что скажет бабка. Ибо бабка на веку все прошла и изведала. Вот лежишь и читаешь; читай себе. Или качаешься в качалке: качайся на здоровье. Только в таком состоянии, в каком находится твоя милость, полезно ходячее житие. Надо ходить, это в помощь тебе и на пользу; когда же настанет время и объявится сокровище наше — еще легче станет. Слышала я от слуг, будто после завтра царица призовет вас обеих на гуляние на лодках. Поезжай, мамкина радость, проветрись, не оставайся в одиночестве...

Гуляние при дворе императрицы было назначено на воскресенье. В субботу под вечер княжна почувствовала недомогание. Всю ночь ее мучили обмороки и боли. «Пусть развлекается ее величество без нас, — сказала Анастасия Ивановна, словно именно без нее не могло состояться предполагаемое празднество. — Если и опечалится, видя наше отсутствие, то, надо думать, ненадолго».

Утром, как всегда, появился врач Поликало. Звякнул инструментами, извлеченными из сумки. Ощупал и выслушал княжну, на манер всех врачей. Предрек скорое и легкое разрешение. Развернул пузырек с прозрачной жидкостью и дал выпить, затем собрал свои причиндалы и удалился. Четверть часа спустя княжна почувствовала во всем теле тепло и такую беспредельную бодрость, что дом словно озарился новым светом. Распахнулись дверцы шкафов; дамы начали выбирать платья и шляпы, откупоривать коробочки с притираниями и румянами...

Придворные Екатерины и знатные приглашенные, наряженные, словно для большого праздника, собрались на лугу неподалеку от пристани. Сама царица с приближенными вышла из кареты под широкой кроной векового дуба. Заиграли рядом музыканты. Закаркали, заверещали стаи шутов и карлов с тряпичными рогами, верхом на помелах. Началось веселие, наивысший подъем которого ожидался в лодках, на воде.

— Кого мы еще ждем? — милостиво спросила Екатерина.

— Астраханского вице-губернатора Никиту Кудрявцева, ваше величество, — пояснила Матрена Ивановна Балк. — Царское величество Цетр Алексеевич поставил его над нами неотступным опекуном. А вот он едет.

Кудрявцев соскочил с коня близ нижнего края луга. Это был еще молодой офицер, пригожий и крепкий, в полном парадном мундире при сабле и шпорах. Бросив нагайку сопровождавшему его ординарцу, он поспешно направился к императрице. В трех шагах остановился и отдал честь.

— Извольте поделиться с вами, господин Кудрявцев, почему отплытие задерживается, — спросила, чуть хмурясь, всероссийская повелительница.

— Прошу, ваше величество, милостиво простить меня, — ответил вице-губернатор. — Я советовался только что со старыми рыбаками, с моряками, досконально знакомыми с капризами натуры.

— Это было так спешно, господин Кудрявцев?

— Просветлая государыня! — решительно ответил тот. — Сие потребовалось мне только для того, чтобы обеспечить защиту и безопасность вашего величества. Среди спрошенных мною одни увидели признаки надвигающейся непогоды в сгущении тумана, другие — по звездам, третьи — по тревожным запахам с моря. Подняв взор к небу, я тоже узрел предвестия близкого дождя. Дерзаю же с безграничным почтением просить ваше величество отложить лодочное гуляние. Солдатам и гребцам уже строго приказано ни в коем случае не отходить от берега.

— Даже ежели я прикажу им сама?

Кудрявцев, казалось, вот-вот заплачет.

— Если ваше императорское величество изволит приказать, они повинуются. Но тогда я брошусь на шпагу и умру у ваших ног.

Эти слова вице-губернатора сразу укротили упрямство царицы.

— Когда ожидается буря? — проговорила она, горько сожалея о потерянных развлечениях.

— Через час, ваше величество. Самое большее — через два.

— Значит, мы можем поплавать вдоль берега. Как только поднимется ветер, вернемся на сушу.

— И этого никак нельзя, ваше величество, ибо прогулка вдоль берега более опасна. Река здесь недостаточно глубока. Если налетает внезапный ветер, лодки становятся для нее игрушками. Их бьет о берег, выбрасывает на него: спастись в таком случае еще труднее.

Слева от Екатерины послышался глухой стон. Все отвернулись от Кудрявцева и повернулась в ту сторону. Княжна Мария согнулась от боли и упала на руки окружавших ее женщин. Те закрыли ее от любопытных глаз и заботливо повели к карете. Кучер тряхнул вожжами и во весь дух погнал коней.

Вскоре дворец рыбных промыслов наполнился шумом. Для княжны настал урочный час. Полетели приказания: позвать спешно врача. Позвать повитуху. Пригласить священника, чтобы благословил новорожденного. Приготовить все, что надо, для роженицы. Все эти повеления отдавала устрашающим голосом Анастасия Ивановна. Но слова княгини словно летели на ветер. Тогда поднялась и сняла шаль кормилица Аргира. Какой еще нужен врач? Поликало здесь, и этого достаточно. Какая еще требуется повитуха? Разве не повитуха она сама? И к чему теперь поп? Чтобы путаться у них в ногах? Поспеет он еще со своими молитвами. Позаботьтесь лучше о нашей девочке — видите, как она мучается и страдает. Слишком мучается и страдает, нечистое тут дело...

Полдень приволок за пазухой тьму черных туч. Небеса раскололись под ударами молний. Святой Илья погнал по горным равнинам своих огненных коней, меча громы и сея страх. Дождь яростно ударил в стекла. Адские силы спустили на город дикие вихри, смешавшие небо с землей.

Суетившиеся вокруг княжны то и дело сталкивались головами, исходя жалобными воплями. Кормилица Аргира, как ни разбиралась в женских слабостях, на сей раз тоже запуталась в своих расчетах и, сплевывая то за пазуху, то в угол, непрестанно бормотала:

— Нечистое тут дело! Ох, нечистое!

Глаза княжны помутнели; лицо почернело и стало землистым. Острые рези непрерывно пронизывали хрупкое тело, словно состязались с бушевавшими снаружи стихиями. Появились также знаки грозного кровотечения. Увидев, что ей становится все хуже, Анастасия Ивановна с силой оттолкнула кормилицу:

— Вопить мы все хороши... Забыли, что в таких случаях хуже всего мягкая постель?