– Старейшины, я вижу, как праведный гнев кипит в ваших сердцах, ибо явно нет числа законам, что были нарушены и попраны этим человек,– вновь перехватил речь Лиаф Тивериш.– Слушая каждое ваше слово, я тоже преисполнился ярости. И я каюсь перед вами, за слепоту. Ибо не смел раньше и представить как презрительно к богам и людям может относиться властолюбец, возжелавший любой ценой натянуть на себя порфиру и, поправ наши устои и завоевания, вновь низвергнуть нас во тьму деспотии и самоуправства. И я тоже не желаю более молчать, ибо никто из вас, почтенные и благородные мужи государства, не упомянули и ещё об одном преступлении, кое пока было скрыто, но которое лучше всего показывает нутро этого человека.

– И что же это за преступление, господин Тивериш? – недоверчиво, но и без прежней уверенности проговорил Лисар Утериш

– Весьма мерзкое преступление. Я говорю о преступном поругании самой нашей памяти! Знайте же, благородные сограждане, что по отданному этим человеком приказу, памятники нашим окрыленным вечной славой героям были осквернены и низвергнуты. Те статуи, что возвышались поверх гнили и мерзости Аравенн не пережили его чисток, как и сами жители, этого несчастного уголка.

– Что это за вздор? – впервые нарушил свое молчание Лико Тайвиш.

– Вздор? Так вы именуете нашу память, господин Верховный стратиг? Или вы, в порыве грабительской удали, явно подхваченной в диких землях, даже не смогли отличить статуи нашим героям от столбов, когда ровняли с землей целый квартал города и обращали в рабов его жителей, чье главное преступление было лишь в том, что они бедны и отринуты всеми?

– Что? Это безумие.

– Оно самое. Лишь безумием и обуявший вас жаждой власти, можно объяснить все эти низкие преступления, кои вы творили в нашей столице и за её пределами! Вам, тому, кто так кичится славой полководца, перечислить имена тех подлинно великих предков, чья память была попрана?

Верховный стратиг Тайлара смерил вещателя алатреев долгим и тяжелым взглядом. Великому логофету даже показалось, что сейчас он шагнет вперед, и несколькими ударами выбьет весь дух из Лиафа Тивериша. Но нет, сын Шето Тайвиша был всё так же неподвижен, и кипящи внутри него ярость и злость, не находили себе выхода. Пока не находили.

– Молчите? Ну-ну. Весьма красноречиво. И всё же я перечислю оскверненные святыни, дабы не слыть голословным и обратить на них внимание нашего благородного собрания. Всех тех, кто подлинно чтит и оберегает нашу память и наши традиции. Знаете ли вы, как согнанная вами в гавань солдатня поступила с монументом досточтимого морского стратига Мирдо Сутадиша, что осенил вечной славой свой род на все времена? Того самого мужа, что при покорении Сэфетского царства, именуемого ныне Сэфтиэной, командуя лишь Первой эстирской флотилией в двадцать трирем, запер в порту Фадлика сотню сэфтских и союзных им дуфальгарских судов. Он продержал их там девять дней пока возглавляемая лично царём Шето Воителем армия, пробившись к городу, не закрыла блокаду с земли, и не утвердила тем самым победу Тайлара. Того самого полководца волн, что после в тяжелой борьбе истребил и изничтожил дуфальгарских пиратов и сжег их гнездо, известное нам как порт Орша. А после именно он отвадил усматрианских дикарей нападать на берега Мефетры. Да так, что и по сей день эта земля не знает набегов и разорений. Он был достойный и благородный муж, чья слава неоспорима. Даже недостойные дикари, рабы и этрики, что ютились в своих жалких трущобах, не трогали сего величественного бронзового исполина, а ваши, так называемые воины, низвергли его в прах! Его правнук, уважаемый всеми и каждым Сардо Сутадиш, был так сокрушен сим низким и отвратительным известием, что слег с подагрой! Вот пример истинной славы и гражданской добродетели. С честью сражаться за государство и исполнять свой долг. Вы же, словно ночной вор захватили соседнюю страну лишь для того, чтобы ограбив её, захватить наше государство! Только взгляните, старейшины, как он распорядился победой: сжёг гавань, продал в рабство еë обитателей, себя же назначил Верховным стратигом, а теперь метит и в первые. Вы правда верите, что он остановится, пока не получит всю власть этого мира и не заставит вас вылизывать ему сапоги?

– Так называемые воины? Это так вы цените солдат Тайлара? – словно и не заметив всех прочих слов, проговорил Лико.

– Так мы ценим ваших наемников, что по глупому недоразумению подменили наши доблестные тагмы.

– Довольно! – взревел Лико Тайвиш, и голос его, отразившись от стен зала, усилился в десятки раз, словно мечом отсек все выкрики и весь шум беснующейся стаи. Удивленные и сбитые с толку старейшины в белых мантиях с черной каймой тут же притихли и уставились на него так, словно впервые заметили.

– Довольно! – вновь сокрушил их львиным рыком юный покоритель харвенов.– Я слышал достаточно и больше не намерен ни единое мгновение выслушивать этот поток безумной лжи и оскорблений. Я уже понял, что вы, убившие моего отца, напавшие на мой дом и мою семью, плетущие заговоры против меня, возомнили, что можете вот так просто, по желанию и прихоти, учинить надо мной судилище! Но нет, вы ошиблись. У вас нет такой власти. Вы решили, что можете обвинив меня, того, кто своей кровью доказал верность Тайлару, кто приумножил его силу и славу, в тирании, самим превратиться в тиранов. Но нет. Я не позволю вам этого сделать. Не ради моей семьи, моего сына или памяти моего отца. Не ради самого себя. Я не позволю запятнать эти стены ложью и беззаконным судом вам ради богов и нашего государства. Я Верховный стратиг, а значит верный страж Тайлара. И не только его внешних рубежей, которые я расширил и уберег от кровожадных варваров, но и рубежей внутренних. И как велит мне мой долг стража, я пресеку учинённое вами беззаконие. Вы поправшие волю народа и богов, возжелавший невинной крови, сами теперь узнаете, что происходит, когда говорит кровь и каков у неë голос!

Стоявший у парадных ворот зала собраний Синклита Великий логофет давно ждал этих слов. Ждал со страхом и смирением. С покорностью раба, или набожного жреца, получившего недвусмысленное пророчество. Он и был именно таким рабом и жрецом одновременно. Рабом своей верности и жрецом своей любви.

Он дал клятву Шето, обещая, что сделает всё, дабы защитить его мальчика. Его единственного сына, коего он так сильно любил. Его кровь и его наследие. И Джаромо Сатти, палин и джасур из Барлы, чья судьба не должна была, да