Польши, а зимой 1834 года простудился и скоропостижно скончался. Рукопись, так и не опубликованная, легла на полку огромного хранилища Национальной библиотеки.

Странствия «Новых Афин»

Туда же попал рогатинский экземпляр «Новых Афин», по которым Яков Франк учился читать по-польски. Сперва он добрался аж до Оффенбаха, а после ликвидации двора его привез обратно в Польшу, в Варшаву, Франтишек Воловский. Книга долго находилась в его библиотеке, ее читали внучки.

Экземпляр же, подаренный автором епископу Дембовскому, почти полностью сгорел в одной из больших частных библиотек на улице Хожа во время Варшавского восстания. Львовский переплетчик, плотно прижавший страницы друг к другу, отлично потрудился, и некоторое время книга сопротивлялась пламени. Поэтому «Новые Афины» не сгорели дотла – в самой середке страницы остались целы и их еще долго перебирал ветер.

«Новые Афины», подаренные Эльжбете Дружбацкой, остались в семье и были переданы внучке, позже их прочитал правнук Дружбацкой граф Фредро[255]. После войны этот экземпляр, как и большая часть библиотек Львова, был обнаружен в собрании Национальной библиотеки имени Оссолинских во Вроцлаве, где книгу можно найти и сегодня.

Ента

Там, откуда смотрит Ента, нет никаких дат, так что нечего праздновать и не о чем беспокоиться. Единственный признак времени – скользящие мимо полосы, смутные – буквально несколько черт, – неуловимые, безмолвные, но терпеливые. Это и есть Умершие. Постепенно Ента приобретает привычку их пересчитывать.

Даже когда люди совершенно перестают чувствовать их присутствие, когда до них уже не доходят никакие знаки, Умершие продолжают пребывать в своем чистилище воспоминаний. Лишившись человеческих молитв, они утрачивают место и якорь. О живых заботятся даже скупцы, а Умерших не холят даже самые щедрые. Ента испытывает по отношению к ним своего рода нежность, когда они подобно теплому ветерку касаются ее, застрявшей на границе. Она дарит им толику общения, замечает эти фигуры, которые вошли в ее жизнь, а теперь, отодвинутые смертью на задний план, напоминают тех ветеранов Ченстоховы, о которых позабыл король и позабыла армия и которые теперь вымаливают крохи внимания.

Так что, если Ента когда-либо исповедовала какую-нибудь религию, то после всех конструкций, которые предки и современники воздвигли в сознании, ее религией стали религия Умерших и их несбывшиеся, несовершенные и незавершенные попытки исправить мир.

В конце этой истории, когда ее тело полностью превращается в кристалл, Ента открывает для себя совершенно новую способность: она перестает быть просто свидетелем, глазом, путешествующим сквозь пространство и время, – она может также протекать сквозь тела людей, женщин, мужчин и детей, тогда время ускоряется и все происходит очень быстро, одномоментно.

И становится совершенно ясно, что эти тела подобны листьям, в которые на один сезон, на несколько месяцев, вселяется свет. Потом они опадают, сухие и мертвые, и тьма измельчает их в пыль. Ента хотела бы охватить взглядом это движение, когда они превращаются из одного в другое, нетерпеливо подгоняемые стремящимися к реинкарнации душами, но даже для нее это уже неуловимо.

Фрейна, сестра Песеле, а затем Ануси Павловской, дожила до счастливой старости в Королёвке, где родилась, и была похоронена на том красивом еврейском кладбище, что спускается к реке. С сестрой она не общалась и, занятая воспитанием двенадцати детей, забыла о ней. Впрочем, муж Фрейны, будучи добропорядочным евреем, скрывал то, что знал о родственниках жены – еретиках.

Правнуки Фрейны жили в Королёвке и в то время, когда началась Вторая мировая война. Потомки хранили память о пещере в форме буквы алеф и Старой Бабушке – особенно женщины пожилые, помнящие вещи, которые кажутся ненужными и фантастическими, из которых невозможно испечь хлеб или построить дом.

Праправнучка Фрейны, по прозвищу Чернуха, самая старшая в семье, настояла на том, чтобы не ехать в Барщов, где немцы приказали всем зарегистрироваться. «Никогда не доверяй никакой власти», – заявила она. Поэтому, когда все евреи из Королёвки отправились с узелками на платформу, они потихоньку, под покровом ночи, потащили повозки со своим скарбом в лес.

12 октября 1942 года перед рассветом пять семей из Королёвки, тридцать восемь человек, из которых младшему ребенку было пять месяцев, а самому старшему взрослому – семьдесят девять лет, покинув свои дома в деревне, вошли в пещеру со стороны леса, там, где находится правая верхняя черта мощной подземной буквы алеф.

Некоторые залы в пещере полны кристаллов, которые вырастают из стен и потолков. Говорят, что это застывшие капли света, которые застряли глубоко в земле и перестали светиться. Но стоит свечному пламени коснуться их – и они вспыхивают, обнаруживая свое вечное, молчаливое нутро.

В одном из этих залов по-прежнему лежит Ента. Влага годами оседает на ее коже, уже плотно облегающей кости, кристаллизуется, сверкает, сияет. Сияние врастает в глубину ее тела, делая его почти прозрачным. Ента медленно превращается в кристалл и через миллионы лет станет бриллиантом. Этот длинный розоватый кристалл, вросший в скалу, на мгновение освещаемый масляными лампами, которыми пользуются исключительно экономно, показывает свое размытое, нечеткое нутро. Дети, которые привыкли жить в пещере и уже не боятся заходить поглубже, утверждают, что этот кусок скалы живой и, если посветить чем-нибудь внутрь, можно увидеть человеческое лицо, но, конечно, никто не воспринимает их слова всерьез, тем более что почти полтора года, проведенные в темноте, навсегда ослабили их зрение.

Взрослые время от времени выходят на поверхность за пищей, но никогда не отваживаются заходить дальше окрестных деревень. Крестьяне обращаются с ними как с привидениями и, словно бы невзначай, оставляют для них за сараями мешки с мукой или капустой.

В апреле 1944 года кто-то бросает в отверстие пещеры бутылку с бумажкой, на которой корявыми буквами написано: «Немцы ушли».

Они выходят, ослепленные, прикрывают глаза от света.

Все выжили, и в послевоенном хаосе большинству из них удалось эмигрировать в Канаду, где они рассказали свою историю, настолько невероятную, что мало кто им поверил.

Ента видит дерн, маленькие комочки черных ягод, светлые листья молодых дубков у входа в пещеру, а потом всю гору и деревню, и дороги, по которым мчатся автомобили. Видит сверкание Днестра, точно сверкание лезвия ножа, и другие реки, уносящие воду в моря, и моря, нагруженные огромными кораблями, которые перевозят товары. Видит маяки, общающиеся с крохами света. На мгновение она делает паузу в этом пути наверх, потому что ей кажется, будто кто-то ее зовет. Кто еще может знать ее по имени? И там, внизу, замечает фигуру, лицо, озаренное белым светом, видит необычную прическу, причудливую одежду, но Ента уже давно ничему