С тех пор я перестала спорить с Софьей Матвеевной по поводу нужности или ненужности поддержания в доме порядка, потому как не раз убеждалась сама: стоит включить музыку и навести вокруг красоту, как плохое настроение словно рукой снимает и ты готова не то что еще раз пол вымыть – горы свернуть.

– Так что же мы читаем? – еще раз поинтересовалась я, сервируя журнальный столик для чая.

– Любовный роман, – невозмутимо ответила Вдова, откладывая книгу на край софы.

При виде дешевой глянцевой обложки с изображением переплетенных в страстном поцелуе тел, я едва сдержала возглас недоумения. Вот так номер! И помыслить не могла, что Софья Матвеевна в состоянии читать подобную литературу. Лично видела, с каким пренебрежением она обходит стороной лотки с выложенными на них любовными романами.

– Софья Матвеевна, – осторожно начала я, стараясь скрыть удивление, – вы же ничего подобного отродясь в руки не брали.

– Можешь считать, что выжила из ума, – весело рассмеялась Вдова и уже серьезно добавила. – Я просто решила дать отдых мозгам. Знаешь ли, данная литература, если ее можно назвать литературой, весьма неплохо отвлекает от дурных мыслей. Думаешь, почему наши дамы так жадно набрасываются на любовные романы?

Не придумав ответа, я молча пожала плечами. А Софья Матвеевна вновь рассмеялась:

– Деточка, они стараются уйти от действительности. Безденежье, скандалы в семье, нерадивые дети, опостылевшая работа, вечно нетрезвый муж, загруженность по хозяйству… Все это рано или поздно приводит к срыву и неудовлетворенности собственной жизнью. А любовные романы действуют как успокоительное. Чужие переживания, страсть, флирт уводят тебя в другой, совершенно нереальный мир и ты забываешь обо всех своих бедах.

– Но у вас-то вроде бы никаких бед нет, – продолжая недоумевать, заметила я.

– Мне беспокойно за тебя, – тихо, с оттенком легкой грусти, ответила Вдова.

– Но отчего? – не поняла я.

– Ты растворилась в жизни Никиты, – укоризненно произнесла Софья Матвеевна. – Растаяла в ней, как вот эти кристаллы сахара в чашке чая. И совершенно забросила свои исследования.

– Ничего подобного, – попыталась оправдаться я и бодрым голосом принялась разубеждать Вдову. – У меня и сейчас тетрадь с собой.

– Неужто? – обрадовалась Софья Матвеевна. – А тема?

– Тот самый флирт, о котором вы изволили упомянуть, – и я многозначительно бросила взгляд на лежащий у подушки любовный роман.

– Флирт Пушкина или Дантеса? – уточнила Вдова.

– Оба хороши, – улыбнулась я и понеслась в прихожую за лежащей в сумке тетрадью.

Вернувшись в комнату, я обнаружила, что Софья Матвеевна уже сидит, удобно устроившись в подушках.

– Ну, ну, – нетерпеливо сказала она. – И что там у нас с флиртом?

– Сначала о Пушкине, – полистав, я открыла тетрадь на нужном месте. – У Араповой, дочери Натальи Николаевны, есть интересные замечания. Вот что она пишет: «Года протекали. Время ли отозвалось пресыщением порывов сильной страсти, или частые беременности вызвали некоторое охлаждение в чувствах Александра Сергеевича, – но чутким сердцем жена следила, как с каждым днем ее значение стушевывалось в его кипучей жизни. Его тянуло в водоворот сильных ощущений… Пушкин только с зарей возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он даже мысленно не останавливался на сердечной тоске, испытываемой тщетно ожидавшей его женою, и часто, смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения».

– Любовные похождения… – тихо повторила Вдова. – А знаешь, по замечанию князя Павла Вяземского, Пушкин очень своеобразно относился к женщинам. Говаривал, будто все на земле творится, дабы обратить на себя внимание дам.

– А его письмо Беклешовой из Михайловского, куда он уехал от жены работать? «Мой ангел… У меня для вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет, на досуге, и влюбиться…»

Дальше я рассказала Софье Матвеевне о том, что больше всего поразило меня в отношении поэта к женщинам. Его называли удивительно искренним, в чем я очень засомневалась, обнаружив в письмах высказывания Пушкина о той или иной даме. К примеру, в письме к жене он называет Александру Андреевну Фукс несносной бабой с вощеными зубами и с ногтями в грязи. А за четыре дня до этого отправляет Фукс весьма почтительное послание с сердечной благодарностью за прием. Керн так просто называет дурой, вздумавшей переводить Занда.

– А о вечере у Фикельмон не забыла? – напомнила Вдова. – О нем пишет Вяземский своей жене, рассказывая, как Пушкин трепетал и краснел, увиваясь вокруг мадам Крюднер.

– За что и получил пощечину от жены, – продолжила я. – О чем сам же, смеясь, рассказывал друзьям.

– А сплетни о его связи с сестрой Натальи Николаевны Александрой?

– Сплетни ли? – усомнилась я. – Уж слишком многие об этом упоминали. Например, Арапова намекает на то, что именно Александра Николаевна, отличаясь строптивым характером, внесла разлад в семейную жизнь Пушкиных. Она боготворила поэта, восторгалась им, что и привело к более близким, нежели просто родственные, отношениям. А сестра Александра Сергеевича Ольга утверждала, будто он очень сильно ухаживает за своею свояченицей. Есть еще свидетельства княгини Долгорукой, Вульф и других близких Пушкину людей о том, что он влюбился в Александру в последние годы. Вот что, к примеру, писала Софья Карамзина за несколько часов до дуэли: «…Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем, все это странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных»… А история с пропавшим крестиком Аленксандры, найденным впоследствии слугами в постели поэта?

– Словом, Пушкин особой нравственностью не отличался, – подвела итог Вдова. – Разве что в первые месяцы женитьбы.

– На которую он пошел, потому что так надобно было, так поступают все, – напомнила я.

– Ну а Дантес?

– А что Дантес? – вопросом на вопрос ответила я.

– Много ли было у него увлечений? – уточнила Вдова.

– Предостаточно! Так в августе 1835 года он пишет барону: «Скажите Альфонсу, пусть покажет вам мое последнее пылкое увлечение, а вы напишете, хорош ли мой вкус и разве невозможно из-за юной девушки забыть о правиле, гласящем, что всегда следует обращаться только к замужним женщинам».

– Значит, он отступал от неписаного правила молодых кавалергардов волочиться лишь за замужними дамами? – на лице Софьи Матвеевны заиграла лукавая улыбка.

– Если исходить из переписки Дантеса с приемным отцом, то Жорж был постоянно в кого-то влюблен, – пояснила я. – И, согласитесь, обратное показалось бы странным, ведь Дантес был молод, хорош собой, весел. И вел себя соответственно, как все его сослуживцы.