– А можно?

Максим Александрович только бровь приподнял, ожидая.

– Не переживайте, не целовать! Помню же, что нельзя, – я потрясла головой, но мысли никак не хотели вставать на место. – Я вот всегда мечтала, чтобы у меня был любимый человек, который носил бы меня на руках!

– Ты хочешь, чтобы я тебя взял на руки? – он снова смеялся. – Или мне какого-нибудь прохожего заставить?

– Я вам вот что скажу: все хотят! Даже если говорят, что не хотят, все равно хотят! Вы им не верьте, если говорят, что не хотят…

И тут же, пока он не успел остановить, с разбега запрыгнула на него, обхватывая руками и ногами. Максим Александрович пошатнулся, но удержал, подхватил меня одной рукой под попу, а другой придерживал за спину, чтобы не упала. Я устроилась уютнее и уткнула нос в его шею.

– А уснуть можно? Кажется, мне очень надо теперь уснуть… От вас даже пахнет здорово – вот точно, все есть для того, чтобы запутать противника!

– Спи. Только замолчи.

Дальше ничего и не было. Вот только проснулась я в своей постели, переодетая в красное платье. Ужас какой… Я действительно не умела пить, но таких приключений от себя не ожидала. Что он теперь со мной сделает? Я прокручивала в голове то, что могла вспомнить, зарывалась под одеяло все глубже, но оно уже не дарило чувства защищенности.

Когда я вышла из спальни, Максим Александрович уже сидел на диване, расслабленно раскинув руки по спинке. Я встала перед ним. Он скользнул взглядом по моему обнаженному и дрожащему телу с ног до головы.

– Господин… Я… мне очень стыдно.

– Доброе утро, пьянчужка.

Даже если я уже была красной как рак, то после этого смогла покраснеть еще сильнее. Упала на колени, не смея поднять лицо.

– Накажите меня.

Он резко наклонился вперед, ухватил за подбородок и заставил смотреть на него.

– Почему? Твоя болтовня была вне квартиры. Хотя немного неуважения все же прозвучало, но ничего из ряда вон.

– Я… накажите. Тогда, возможно, мне не будет так стыдно. И если вы накажете, то тема закончится, будет закрыта раз и навсегда.

В темных глазах блеснул огонек, но он не улыбнулся:

– Хорошо. Встань в центр, отвернись, наклонись и упрись руками в колени. Десять ударов.

Я слышала, что он вытаскивает ремень из штанов. Зажмурилась. От первого, хоть не такого уж сильного, удара вскрикнула.

– Не кричи. Считай.

– Один.

Он бил с небольшим размахом. Было немного больно, но я терпела.

– Два.

– За что я тебя наказываю?

– Три. За то, что я напилась.

– Нет. За то, что ты пользовалась тем, что я не поставлю тебя на место прямо там.

– Четыре. Пять.

– Еще ты посмела давать оценку моим поступкам.

– Шесть. Простите!

– Саб не оценивает. Саб только принимает.

– Семь, – этот удар уже был болезненнее. Или просто разгоряченная кожа реагировала острее. – Восемь.

– Значит, я нравился тебе до того, как все началось? – сейчас мне показалось, что он улыбнулся.

– Девять. Пожалуйста… мне и без таких признаний неловко.

– Ты больше никогда не пьешь текилу.

– Конечно, господин! Десять.

– Поблагодари.

– Спасибо, господин.

Я оставалась в той же позе. А он теперь встал впереди меня.

– Тебя тошнит от похмелья?

Я прислушалась к ощущениям:

– Нет, господин.

– Тогда встань на колени и сделай то, что должна делать каждое утро.

Ягодицы горели, но я изменила положение. На этот раз он сам расстегнул штаны и приспустил вместе с нижним бельем. Член был возбужден – такое воздействие оказывают на него моя раскрасневшаяся попа или моя покорность?

Он вдруг обхватил ладонями мое лицо.

– Возьми меня за бедра.

Я неуверенно приподнялась и положила руки куда сказано. Он заставил меня посмотреть на него.

– Я доволен тобой. Это не наказание. Просто мне хочется сегодня так. Если станет неприятно, подними одну руку вверх. Ясно?

Я пока не понимала. Открыла рот, впуская член, а Максим, так и не убирая рук, удерживая мою голову достаточно крепко, начал сам двигаться. Не слишком резко и не слишком глубоко, поэтому я через минуту расслабилась. От активной роли он возбуждался моментально, но не вбивался на полную длину. Мои пальцы сами сжимались на его бедрах. Он снова трахал меня в рот, но теперь по другим правилам, и от этого ощущения были совсем иными. Лишь перед самым концом чуть ускорился и тут же выплеснулся. Он не вытащил член полностью, поэтому я тщательно облизывала головку языком прямо во рту.

Когда посмотрела вверх, то натолкнулась на его взгляд – он следил за моей реакцией, но сам до сих пор тяжело дышал. Могу с точностью сказать, что именно так ему нравится больше всего, потому и кончил быстро. Пассивность его сдерживает, а ощущение власти подгоняет.

Лишь потом он вынул, дав мне возможность поблагодарить, и неожиданно опустился на пол, так и продолжая сжимать ладонями мое лицо:

– Сейчас было ужасно?

– Нет, господин.

– А если я попробую в другой раз с чуть большим напором?

Понятно, значит, он сдерживался – я не ошиблась.

– Я… я не знаю, господин. Если только совсем немного…

Он чмокнул меня в губы и задумчиво улыбнулся, но так ничего и не сказал.

После завтрака Максим Александрович отпустил меня на все четыре стороны. Вот так прямо и отпустил: «Можешь, – говорит, – навестить родных или погулять. У меня, – говорит, – дел по горло. Только к ужину не опаздывай, – говорит». Это чтобы я уж совсем от радости петь не начала, наверное. Но еще он мне кредитку свою дал и номер озвучил.

– Купи себе нужное. И перекуси где-нибудь.

Первым порывом было отказаться. Что мне нужно, пока я здесь? И его доброжелательность обманчива: уверена, если куплю себе что-то из верхней одежды, то он все равно не разрешит при нем надевать. Но нутром почуяла, что должна взять и непременно потратить хотя бы небольшую сумму. Даже не знаю точно, что это означает. Возможно, знак доверия ко мне. Или проверка – готова ли я принять спокойно и финансовое его покровительство. Поэтому приняла и улыбнулась, как могла искреннее:

– Спасибо, господин. Начну с кондитерской.

Бабье лето – мое любимое время. Жаль, что уже на исходе. Но оттого и любимое: все скоротечное, вот-вот грозящее уйти сквозь пальцы и ничего от себя не оставить, начинаешь ценить ярче, ныряешь в него… без предварительных ласк. Уже завтра или послезавтра может сильно похолодать, потому и солнце, будто намекая на это, забывает о трепетной нежности и отпаривает подопечных с особенной страстью. Даже жарковато. К родителям я не поехала – до сих пор не представляла, как вести себя в их присутствии. Если начну объяснять, в чем они неправы, то непременно сорвусь. Могу сказать и такое, о чем потом пожалею. Купила пирожных, прихватила запас и с собой, выпила терпкого сладкого кофе, долго гуляла по улицам, рассматривая витрины. Странное дело: раньше мне постоянно что-то хотелось – вот такую юбку или туфли на высоченной платформе, которые я нацепляла бы дома, чтобы покрутиться перед зеркалом, но вряд ли бы когда-то осмелилась выйти в них на улицу. А теперь, имея в кармане практически ничем не ограниченный лимит, вдруг поняла, что эти вещи мне попросту не нужны. Они привлекали тем, что были недоступны.