Но вернемся из этих времен античной Греции, когда все творилось во имя иммортелизации мира как космоса и его величия, к нашей женщине в кафе-аквариуме. Во времена, когда все делается во имя жизни индивидуума! Но поэтому она с позиции этого самого индивидуума, который ненасытен и которому все мало и хочется еще и еще, сокрушалась: "Как же так, ведь кого бы я ни назвала в искусстве нравящегося мне, все они оказываются… педерастами! И даже отечественное искусство, покрытое такой паутиной неясности, насчитывает немало таких вот персонажей… Чайковский вот, знакомый с детства, даже Есенин был бисексуален, а Кузмин уж и вообще ходил с накрашенными глазами…

Обществу масс, в котором массы населения и есть общество, предшествовали просто общества и общества высшие. Берущие свои основы при дворах эпох абсолютизма. В любом из них — будь то Версаль Людовика XIV, превращенный в логово куртизанок и интриганов, или салонно-лицемерное общество XVIII века дореволюционной Франции маркиза де Сада — конфликт выражался всегда между обществом как таковым и индивидуумом. А любое движение современного искусства всегда начиналось с восстания художника (самое яркое проявление индивидуализма) против общества. В отличие от революционеров, художник в первую очередь обвинял общество в филистерстве. То есть в состоянии духа, при котором судят в терминах сиюминутной утилитарности и материальной ценности (в назывании цены!). То есть в отсутствии духовности, человечности! И всегда получалось, что именно отверженные либо отвернувшиеся сами, то есть группы, полностью не принятые, именно эти качества в себе и сохраняли. И поэтому среди этих групп можно назвать как художников, так и гомосексуалистов.

Легко поэтому представить и понять силу Пазолини, несущего на себе двойное бремя отверженности — и как поэт и как гомосексуалист! — желающего "сплести гимн грязи и нищенству" против вульгарности буржуазии и "громко вслух высказать свое презрение ее полиции, судам, телевидению, журналам…". И поплатиться за это жизнью! В то же время у Пазолини нет ни одного произведения, посвященного исключительно гомосексуальной теме! У Шекспира только в сонетах есть намек на эту "запретную", в эпоху Ренессанса, любовь, в первую очередь мы его знаем как автора "Быть или не быть!" У Оскара Уайльда "Портрет Дориана Грея" — извечная тема художника: искусство версус жизнь. И даже в его "Де Профундис" — собственно, письме к возлюбленному юноше, то есть "документе" сексуальной принадлежности Уайльда, — вовсе не гомосексуализм центральная идея эссе, а общечеловеческая: боль от предательства! Элегия утраченному величию, столкновение с унижением… Как бы ни взглянули мы на творчество художников-гомосексуалистов в списке нашей женщины, окажется, что не своим сексуальным выбором они велики, а именно человечностью, подогретой двойным расхождением с обществом и принятыми "вкусами". Отверженностью! В которой больше этой человечности, чем в тех, кто полностью принадлежал и составлял эти общества — будь то королевский двор, республика или демократия!

Но общество масс, как и его культура, все прибирает к рукам! И вот уже волна моды на СПИДовые романы прокатилась по всему миру. За исключением книги француза Сериля Кораля, по которой он сам снял фильм и в котором же играл главную роль (навряд ли шел в России, "Ночи диких"), другие произведения на эту тему, включая и знаменитого Эрве Гибера, останутся все-таки в "гетто" сексуальных меньшинств. Ни один художник, будь он хоть гермафродит (!), не согласится на роль гермафродита-писателя! Писатель-сельскохозяйственник, писатель-аквалангист, писатель-онанист… Это смерть для искусства — быть загнанным в загончик, в участок, отгороженный от общечеловеческого, от искусства вообще. Так же как и определение "элитарного" искусства, которое дают поэзии ее знатоки и исследователи, для самих поэтов никогда не может являться позитивным признаком. Поэт пишет не для исследователей, а для человечества! (Если он вообще для кого-то пишет…)

Клинтоновская администрация сдержала слово перед гомосексуалистами Америки. Теперь они могут служить в армии! (Ясно, что желание интегрировать в армейские структуры объясняется не какими-то патриотическими чувствами, а экономическими — армия как работа, за которую платят, еще и за границу можно поехать). Но их требование иметь возможность проявлять свой гомосексуализм в армии — голубой бантик, что ли, завязывать на автомате?! — непонятно. При согласии быть неотъемлемой частью общества требование себе отдельных привилегий (проявление индивидуальных наклонностей есть привилегия!) для выражения своего яркого отличия от большинства всегда ведет к тому, что большинство в конце концов отталкивает вас, возмущенное вашей отдельностью. Нищих всегда обходят, цыганские группы избегают, на религиозных израилитов в субботу оглядываются, женщина в чадре в центре Парижа вызовет недоумение… Возведя во главу угла индивидуум, общество его же убивает!

В речи на присуждение медали Национального клуба искусств в Нью-Йорке (февраль 1993 г.) Солженицын (то есть не он, т.к. на церемонию не пришел и речь читал его сын) говорил о "болезнях" XX века. Этот термин, используемый для определения произведений искусства, только лишний раз доказывает архаичность автора "узлов и колес". Оторванность его от реальной современной жизни. Предъявляя претензии некоторым русским писателям (ни единого, вообще, не назвав) новой литературы, он обвиняет их в одержимости самими собой. Даже удивительно, что такой человек, как Солженицын, глубоко верующий, христианин, заявляет это. Ведь именно христианство, в отличие от античной Греции, и возвело человека в вечного индивидуума. Ни мир, ни вечный цикл жизни, а именно и только человек будет бессмертен! Да и созданный по подобию Божьему, сам он божественен! Как же может быть личность его не значительна и не важна?? Другой вопрос напрашивается — достаточно ли талантлива личность в своей одержимости и самовыражении, чтобы довести ее индивидуализм до общечеловеческих, высших и, в конце концов, божественных высот. Либо она остается в гетто писателя-архивариуса, писателя-деревенщика, прозы гомосексуалистов или женщин…

1993 г., Париж

Мои первые степс* я совершила босиком, на украинской земле. Не было мне, по-моему, и года. И с тех пор я на Украине не была. Вот только этим летом моя нога в китайском — тайваньском? — тапочке "степнула" на перрон Харькова, и глазами я сразу наткнулась на надпись: "Нiма ходу". Да, туда мне ходу больше нет. (Для несведущих: мой до сих пор муж Савенко-Лимонов почти харьковчанин.) Город Харь, Хорь, Хер… как писал поэт Кузьминский в подвале Бруклина, харкнул семечками на бантик моего тапочка… А может, это я слишком по-медвежьи на него "степнула".

"Степс" — прекрасная книга американского пи-сателя, поляка по происхождению, в которой он "шагает" назад по жизни, оставляя блестящие "следы" прозы. Если не ошибаюсь, в этой книге он описал свою смерть, вернее, способ самоубийства. Написанное сбывается — Джерзи Козински был найден в ванной с пластиковым мешком на голове… Так как в моих "шагах" речь пойдет об обуви, в которой я их совершала, надеюсь, ничего смертельного я не предвосхищу. Хотя шпилькой размозжить голову вполне можно…