Глава 11. Ника

Ника слонялась без дела.

Официально у неё, как и у всех выпускников были каникулы — целых два месяца долгожданного ничегонеделанья. Но это официально. На деле же бездельников в Башне не жаловали. Так уже повелось со времен Закона — каждый человек обязан трудиться. На малышню это не распространялось, но, начиная с седьмого класса, почти все школьники летом были чем-нибудь заняты: помогали на фермах и огородах, работали в столовых и прачечных, привлекались к загрузке и разгрузке лифтов, словом, выполняли какие-то работы, которые не требовали особых знаний и умений. И в общем-то это был неплохой способ заработать.

Но сейчас, после распределения, они уже были не школьниками и перешли в иной статус. И вдруг выяснилось, что в этом статусе некоторым из них каникулы не положены совсем. Например, тем, кто получил назначение в административное управление. В отличие от других секторов, где не слишком-то жаловали зелёных необученных юнцов, административное управление всегда находило чем занять будущих управленцев.

— Бюрократия на марше! — смеялся Марк.

Сашка морщился, а Вера картинно закатывала глаза:

— Ты, Шостак, как был дурак, так дураком и останешься.

— Ага, — и Марк норовил притянуть упирающуюся Веру к себе.

Вот уж над чьим распределением Зое Ивановне пришлось попотеть. Все знали, что в конечном итоге именно от её финальной характеристики зависело, кого куда возьмут, а Марк своим неуёмным нравом попил у Зои Ивановны немало кровушки. Конечно, ей бы очень хотелось при распределении подложить Марку свинью: отправить его в управление, на кабинетные работы — более изощрённой мести трудно было придумать. Только вот ведь беда: по мнению Змеи административное управление было привилегией, а неугомонный Шостак такого явно не заслуживал. В итоге она остановилась на энергетическом секторе: всё-таки отметки у Марка были выше среднего.

Получив заветную бумажку с назначением, Марк ликовал:

— Класс! Буду зато на свежем воздухе работать, на станционной платформе. И море рядом. Не то что вы, кабинетные крысы!

И он весело ткнул в бок Сашку Полякова.

— Ну ещё неизвестно, может ты там на свежем воздухе не один такой будешь, — спокойно улыбнулся Лёнька, старший из братьев Фоменок, которые, также, как и Ника, получили назначение в сектор систем жизнеобеспечения.

Лёнька был прав. Энергетики и системники (так звали тех, кто работал в системах жизнеобеспечения) часто пересекались и на той же электростанции работали рука об руку. Разве что, сектор систем считался более привилегированным местом работы, более ответственным и, как следствие, лучше оплачиваемым. Но, как заметил практичный Сашка, вопрос о привилегированности был весьма спорным: можно работать инженером на самом верху, в Орлином Гнезде Никиного отца, а можно обслуживать станции фильтрации или отвечать за вентиляцию на подземном уровне — и там, и там системы жизнеобеспечения, всю Башню они пронизывают, словно кровеносные сосуды. То есть, так себе привилегия. Разве что пропуск у системников крутой: с допуском на все уровни Башни. Отец Ники смеялся: «Свидетельство принадлежности к высшей касте».

Но пока и Нике, и братьям Фоменкам до настоящей высшей касты было далеко: им предстояло многому научиться — никого из них и близко не подпустят к драгоценному оборудованию ещё минимум года три. А учёба начнётся только через два месяца.

«Целых два месяца!» — вздохнула про себя Ника.

Она скучала. Все её друзья были чем-то заняты: Вера и Оленька, как и Сашка, получили назначение в административное управление и теперь с утра до вечера торчали в офисах на облачном уровне, братья Фоменки, с кем-то договорившись, устроились разнорабочими в типографию на триста пятнадцатом, а Марк помогал отцу, плавал с ним и выглядел очень довольным. Вот и получалось, что Ника осталась совсем одна и от нечего делать бродила по Башне, как неприкаянная.

Впрочем, «бродила» было громко сказано. Спускаться куда-то далеко вниз одной ей не особенно хотелось, и она то сидела с книжкой дома, то гуляла по верхним этажам Башни.

Ника любила свой надоблачный уровень. Ей нравилось, как всё здесь устроено, нравилось, что, выйдя из квартиры и сбежав по ступенькам три этажа вниз, можно попасть прямо в сад, где почти любая выложенная гравием дорожка ведёт к панорамному окну. Хотя нет, не к окну (окна были на других этажах), а у них был купол, высокий, прозрачный, светлый, омываемый снаружи солнцем и бесконечным голубым небом. Будучи совсем маленькой, Ника думала, что так везде. Что их мир похож на огромный хрустальный шар, плывущий по небу — глубокому синему небу, которое на рассвете вспыхивало золотом, а на закате медленно гасло, расходясь во все стороны лиловыми и фиолетовыми лучами, и вдруг резко погружалось в чернильный холод ночи с такими далёкими и такими близкими звёздами-маяками.

Когда отец в первый раз отвёл её в интернат, расположенный пятьюдесятью этажами ниже, Никин хрустальный мир взорвался. В интернате было шумно, тесно, суетно, торопливый топот, приправленный криком и смехом, дробился и множился, отражаясь от стен, пола и низкого потолка, а она стояла, вцепившись в крепкую руку отца, не в силах поверить, что папа оставит её здесь, одну, в мире коридоров, стен и шершавого пластика. В первые дни она много плакала, от тоски по отцу, по своей детской комнате, по их террасе и апельсиновым деревьям, и по небу, особенно по небу, которого так здесь не хватало. А потом привыкла. Друзья, игры, учёба, первая ссора, первая любовь… иногда Ника даже забывала, что где-то в этом мире плывёт по бескрайнему небу огромный хрустальный шар, их дом…

Потолкавшись на этажах надоблачного уровня, Ника спустилась на общественный ярус — его называли промежуточным, потому что он отделял их надоблачный мир от всего остального. На КПП (вместо обычной охраны, как на всех остальных уровнях Башни, дежурство здесь несли военные) она не без гордости предъявила свой пропуск. В этом, конечно, не было особой необходимости — охрана прекрасно её знала — но Ника не могла устоять перед этим совершенно детским желанием ещё раз похвастаться.

Сегодня дежурил дядя Миша, пожилой, грузный мужчина, с торчащей щёточкой соломенных усов на круглом, рябом лице. Форма на нём сидела мешковато, чужеродно, будто кто-то в насмешку обрядил дядю Мишу в военный наряд. Армейский образ абсолютно не вязался с этим добродушным и каким-то очень домашним человеком.

— Иногда люди совсем не те, кем они кажутся, — посмеиваясь, говорил Нике отец. — Судить по внешности — последнее дело.

Ника и старалась не судить, но уютный и тёплый дядя Миша в её представлении никак не мог быть военным, одним из тех,