Кстати, а где она? Что-то ее давно не видно и не слышно! Обычно, предоставленная самой себе, бедовая девчонка немедленно затевает какое-нибудь шумное озорство. А тут – ни звука. Погруженная в свои мысли, Лана не замечала времени, но шестое чувство подсказывало ей, что она чаевничает не меньше часа. И Хайна ни разу не забежала в дом, чтобы о чем-нибудь спросить? Не устроила во дворе трам-тарарам? Лана со всем доступным ей проворством выбралась из-за стола и кинулась к окошку. Уф, хвала Хозяйке!

Хайна сидела на полешке, подперев голову руками, и гипнотизировала взглядом здоровый булыжник. Бедная девочка. Никак не может смириться с мыслью, что у нее нет Дара.

Хайна старалась изо всех сил. Ну не может быть, чтобы у нее совсем ничего не получилось! Неспроста ведь Хозяйка судеб привела ее к ведунье. А в начале пути подарила Аину. У Аины-то Дар был, и еще какой! Ба говорит: если бы проклятый лорд Герен не отнял у нее ненаглядную доченьку, Аина бы стала лучшей целительницей на всем Плоскогорье. Впрочем, Хайна о ее Даре знает не понаслышке, на себе испытала. Разве выжила бы она в горах со своей Бледной нежитью, если бы не целительные отвары Аины? А как безошибочно Аина находила источники и пищу, как ловко управлялась с огнем! Даже с камнями умела договориться, и те охотно открывали ей потайные пещерки, где можно было укрыться от ветра и дождя.

Хотя бабушка уверяет, будто как раз с камнями договориться проще всего. Дескать, они спокойные, надежные и не озабочены собственными желаниями. Ну, давай же, камушек, откройся! Как там учила Лана?

«Прими удобную позу. Расслабься. Внимательно смотри на предмет, с которым хочешь вступить в контакт. Старайся смотреть внутрь, как бы сквозь поверхность, будто она прозрачная. Сосредоточься. Отгородись от своих мыслей, ощущений, желаний. Представь себе, что они растворяются в нисходящем на тебя покое. Сознание подобно водной глади в отсутствие малейшего ветерка. Вглядись в его зеркало. Через какое-то время там начнет проступать образ. Вначале – размытый, туманный, потом – все более и более четкий. Это значит, что контакт начался. Предмет, с которым ты пытаешься установить связь, отвечает, открывая тебе свое нутро, свою суть».

Хайна кое-как справилась с внутренним сумбуром и представила себе водную гладь. Она всматривалась туда так сосредоточенно, что, казалось, глаза сейчас лопнут. Ничего. Ничегошеньки не получается! Наверное, все дело в том, что она всеми силами души жаждет, чтобы получилось. Желание настолько сильно, что от него никак не удается отрешиться. Да, наверняка в этом все дело. Не может же быть, чтобы у нее совсем – ну совсем! – не оказалось Дара. Он так ей нужен!

Лана говорит, что это не имеет значения, что она любит и будет любить Хайну безо всякого Дара. Но Хайна-то видит, как огорчает ведунью ее бездарность! Бабушка совсем старенькая, ходит, согнувшись в три погибели, ноги за головой не поспевают. Седой пучок на голове стал совсем-совсем жиденьким, а говорят, у Ланы была толстенная коса. Руки с распухшими суставами уже не так проворны и ловки, как прежде. Пройдет пять, от силы десять лет, и бабушка уже не сможет целительствовать. А единственное утешение немощной ведуньи – дочь или воспитанница, которой она могла бы передать свои знания и навыки. Тогда ведунья может ждать смерти без страха, сознавая, что нить ее судьбы не прервется окончательно. Все это объяснила Хайне Алмель, рассказывая о себе и своей матери.

Да, вышло так, что Хайна и Алмель оказались подругами по несчастью. Но у мамы Алмели есть Дона – младшая дочь, унаследовавшая Дар. А у Ланы никого, кроме Хайны, нет и уже не будет. Значит, Хайна должна, просто обязана открыть в себе этот распроклятый Дар!

Она украдкой оглянулась на окно и достала из кармана лепешку, которую стянула за обедом, пока бабушка возилась у печи. Привычка потихоньку прикарманивать съестное появилась у девочки вскоре после переезда на Плоскогорье. Хайна отчаянно стыдилась своей нежданно проснувшейся вороватости, тем более что бабушка с радостью кормила приемную внучку всякий раз, когда она просила поесть. Стыдилась, но ничего не могла с собой поделать. За три с половиной солнца девочка так и не освоилась с мыслью, что голодная смерть ей больше не угрожает, что избыток еды здесь, на Плоскогорье, – обыденность, а не чудо, которое может никогда не повториться. Выгребая из очередного тайника забытую подпорченную снедь, Хайна со слезами на глазах давала себе слово, что не будет делать схоронок, но ее решимости хватало на пару трапез, не больше. Порой она сама не замечала, как кусок оказывался у нее в кармане, точно ее руки жили отдельной, скрытой от хозяйки жизнью.

Сейчас, несмотря на неловкость, Хайна была рада украденной лепешке. В минуты испытаний и горьких разочарований нет лучшего средства для укрепления духа, чем толика доброй еды. Прожевав лепешку девочка снова уставилась на булыжник, стараясь дышать размеренно и глубоко. Прошлась мысленным взглядом по своему телу – от больших пальцев ног до макушки, расслабляя каждую мышцу. «Я погружена в покой, я ничего не ощущаю, ничего не чувствую, ничего не хочу…»

По всей видимости, на какое-то время Хайне удалось полностью отключиться от внешнего мира, потому что она не услышала ни топота, ни громких воплей, которые приближались к дому. Только какое-то мелькание за частоколом, случайно уловленное глазом, выдернуло ее из внутренней сосредоточенности и вернуло к действительности. Хайна вскочила и увидела девочку с мальчиком, из последних сил бегущих по переулку. Девочка примерно ее лет, мальчик – на два-три года помоложе. Они бежали, шумно хватая ртом воздух, и в глазах у них стоял ужас. А вслед за бегущими, саженях в десяти, не больше, со свистом и улюлюканьем неслась ватага местных мальчишек, с которыми у Хайны были личные счеты.

Она не раздумывая сиганула через забор. Но опоздала.

Как раз в эту секунду один из преследователей размахнулся, бросил что-то, и убегающий мальчишка, жалобно вскрикнув, упал на пыльную брусчатку. Девочка, бежавшая рядом, остановилась и тоненько заскулила. Хайна едва не присоединилась к ней, увидев заостренный камень, торчащий из детского затылка над самой шеей. В следующее мгновение ее охватил гнев. Она медленно и грозно повернулась к притормозившим преследователям.

– Ведьма! Белая ведьма!

Малолетние мерзавцы с верещаньем бросились врассыпную.

– Вачек, Вачек, вставай! Ну встань, ну пожалуйста, – скулила девочка. Она дотронулась до камня и отдернула руку, когда от ее прикосновения он скатился на мостовую.

Хайна, побежавшая было за врагами, моментально забыла о них и вернулась к раненому. Скользнула взглядом по голым до колен тощим ногам, покрытым синяками и кровоподтеками, по лохмотьям, едва прикрывающим тело, по острым торчащим лопаткам, по позвонкам, выпирающим из худенькой шеи… И замерла, дойдя до струйки крови, сбегавшей по шее куда-то под голову.

«Надо быстро позвать бабушку», – успела подумать Хайна, и тут ее сознание словно отключилось.

Хайне мерещилось, будто она попала в огромную пещеру. Во всяком случае, ее окружала темнота – гулкая, уходящая в никуда. Единственный источник света – человеческая фигурка, окруженная золотистым ореолом, – находился у ног Хайны. В том месте, где у фигурки угадывались контуры головы, у самого ее основания, свечение прерывалось. Из черной медленно увеличивающейся бреши струился серебристый, словно подсвеченный луной, дымок.