Предзнаменований скорого разрыва становилось все больше. Когда Риббентроп упомянул о возможности выхода Советского Союза к Персидскому заливу, Геринг стал оправдывать задержку с немецкими поставками в СССР уничтожением заводов на западе и необходимостью восстанавливать производство. Две встречи Молотова с фюрером (первая продолжительностью два часа тридцать минут, вторая — три часа тридцать минут) в особенности продемонстрировали несовместимость взглядов. «Мы воюем, а вы — нет», — объяснял Гитлер проникновение немцев в Финляндию и Румынию, не предусмотренное пактом. «Никель и нефть — это мы могли бы понять, но только с нашего согласия, и это не имеет отношения к присутствию немецких войск в обеих странах», — веско возразил Молотов. «А что происходит в Болгарии?» — добавил он. Гитлеру пришлось прервать первую встречу и уже на второй доказывать, что, в отличие от Румынии, Болгария не просила у Москвы никаких гарантий. В общем, так сварливо с фюрером еще никто никогда не разговаривал{108}.

Свое ближайшее окружение Гитлер не раз потчевал сентенциями относительно русских, «этой заячьей расы», и катастрофического состояния их армии: «Она едва способна воевать. Этим, безусловно, и объясняется упрямство финнов». Вероятно, «низкий средний уровень умственного развития русских, — говорил он, — не дает им пользоваться современным оружием. В России, как и везде, централизм — отец бюрократии и враг любой частной инициативы. Дали крестьянам землю, а те уселись в сторонке и ничего не делают. Потом создали государственную собственность, чтобы обрабатывать брошенные поля. То же самое в промышленности. Это зло проникло во все поры страны и сделало их [русских] неспособными как следует использовать свои силы». «Хороших же союзников мы себе нашли», — подытожил Геббельс.

В 1941 г. Гитлер снова заметил: «Их [русских] в Финляндии хорошо прижали. Красная армия, кажется, и в самом деле мало чего стоит…» «Плохо обучены, плохо вооружены — вот настоящий итог большевизма, — отчеканил он в очередной раз, комментируя военный парад во Львове. — Большевизм смел с лица земли старую европейскую элиту. Только она одна могла сделать из России колосса, способного к политическому действию. К счастью, это уже не так. Россия остается Россией. Теперь главное — помешать большевизму проникнуть в Европу»{109}.

Весной 1941 г. Гитлер непрестанно подтягивал войска к советским границам. Он направлял их в Финляндию, хотя та подписала с СССР перемирие, в Румынию, в Болгарию. Чем пунктуальнее СССР исполнял свои обязательства по поставкам сырья для Германии, тем дольше Германия задерживала поставки со своей стороны.

«Сталин — все равно что кролик перед удавом», — констатировал Гитлер.

Между тем, Сталин дал гарантии Югославии, где к власти пришло новое правительство в результате государственного переворота, свергнувшего принца-регента Павла, который недавно присоединился к трехстороннему пакту в присутствии Гитлера. Что это, афронт? Скорее всего, нет, поскольку Советы заверили фюрера, что их гарантии вписываются в рамки дружественных советско-германских отношений. Если же говорить о свержении Павла, то, хотя выиграл от него англофил Драгутин Гаврилович, переворот был направлен не столько против альянса с Германией, сколько против прохорватской политики Белграда. Но, так или иначе, фюрер почувствовал себя оскорбленным. Он поторопил вермахт со вступлением в Югославию: его ранее предполагалось совершить мирно, чтобы дойти до Греции, спасти итальянскую армию, дела которой шли плохо, и предотвратить укрепление там англичан. Принцу Павлу в качестве компенсации обещали Салоники. Однако того уже сместили, и Белград получил «компенсацию» в виде мощнейшей бомбежки, а затем вражеского вторжения с территории Австрии, Венгрии и Болгарии. Гитлер уведомил своих генералов, что эта операция на месяц задержит осуществление плана «Барбаросса» и потребует отозвать ряд частей, уже размещенных в Восточной Европе.

В Загребе, где вермахт опередил итальянцев, ликованию хорватов не было предела (кинокадры тому свидетельство) — столько обид накипело у них на сербов, которые, по их мнению, чересчур хозяйничали тогда в Югославии. Вплоть до Белграда Гитлер наблюдал за боевыми действиями из вагона специального поезда, «руководил ими», по выражению киножурнала «Дойче вохеншау». Рядом с Герингом в великолепной белой форме генералы Йодль и Браухич воистину выглядели невзрачно, а Гитлер казался как никогда довольным собой{110}.

В последний раз его видели таким.

И вот тогда-то случилось дело Гесса.

Эскапада Рудольфа Гесса: Черчилль, Гитлер и Сталин в недоумении

Поступок Гесса представлял собой последнюю тщетную попытку нацистской Германии найти компромисс с Великобританией.

Но Гитлер ничего о ней не знал.

11 мая 1941 г. один из адъютантов помощника Гесса, Карла Хайнца Пинча, передал фюреру конверт от Гесса. Альберт Шпеер вдруг услышал «почти звериный вой». «Где Борман?!» — кричал фюрер, белый как мел. Гесс в письме объяснял, что улетает в Англию с целью встретиться там с герцогом Гамильтоном — представителем группировки, неизменно выступавшей за «умиротворение», — и осуществить былую идею фюрера о дружбе с Великобританией, которую тот, несмотря на все усилия, так и не сумел воплотить в жизнь. Если фюрер не был с ним согласен, ему оставалось только объявить Гесса сумасшедшим.

Пролетая над Шотландией, Гесс спрыгнул с парашютом, а его самолет разбился. Гесса задержали, установили его личность. Он встретился с герцогом Гамильтоном, который хотел предупредить о нем короля, объяснил, что прибыл по собственной инициативе, втайне от фюрера, чтобы закопать топор войны с Англией и убедить англичан: поскольку Англия не может выиграть войну, то самое мудрое решение — заключить мир{111}.

Эту невероятную эскападу каждая из стран — Германия, Великобритания и СССР — интерпретировала по-своему.

Черчилль сначала не придал ей значения. Он тогда был в кино, смотрел братьев Маркс в фильме «На Диком Западе» и не хотел, чтобы его беспокоили. Лишь потом он задумался над истолкованием этого события.

Гитлер пришел в бешенство. Он спрашивал себя, неужели Гесс настолько хороший пилот, чтобы долететь до места назначения, срочно предупредил Муссолини, дабы тот не подумал, будто за его спиной готовится сепаратный мир. Немедленно было выпущено коммюнике, где отмечалось, что Рудольф Гесс психически нездоров и, возможно, страдает галлюцинациями; с ним, несомненно, стряслось что-то неладное. На следующий день прибыл Геббельс. Гитлер находился в подавленном настроении, а министр пропаганды подлил масла в огонь: «Какое зрелище для окружающего мира: помощник фюрера — умалишенный!»

Когда из Лондона сообщили, что Рудольф Гесс в руках британских властей, нацистское руководство на какой-то момент охватила паника: ведь тот мог выдать англичанам дату намеченной на следующий месяц операции «Барбаросса». 13 числа Гитлер выступил с речью перед гауляйтерами. Со слезами на глазах он говорил о верности и предательстве, а также о психических проблемах Гесса.