– Да пусть смотрит, – Ирбет пожал плечами и махнул рукой. – Они в другом зале, здесь работы одного моего знакомого.

Я повернулся к Нире.

– Погуляешь тут сама? Если что-то из картин понравится, можем взять, – предложил я, мне стало интересно, как отреагирует девушка на увиденное.

– Хорошо, Аллард, – она кивнула, ничуть не испуганная перспективой одной гулять среди множества незнакомых людей.

Страха, что она что-то с ними сделает, я не испытывал. Бездушные лишь подчинялись приказам Собирателя, приходили к назначенной им же жертве и никогда не охотились сами по себе. Я верил, что Финира никому не сделает плохого. Проводив её глазами, я повернулся к Ирбету и поймал его взгляд.

– Что с ней, Ал? – тихо спросил он и увлёк меня к стойке в глубине первого зала, где стояли на выбор различные бутылки и стаканы с бокалами. – Она… странная, – чуть замявшись, продолжил он и плеснул мне в чистую посуду нечто ярко-синего цвета – пахло оно приятно, и я взял угощение. – В ней как будто потухла жизнь, – протянул Ирбет задумчиво, и я снова поразился способности друга видеть суть. – А ведь раньше она умела и смеяться, и улыбаться, и радоваться… – пробормотал он совсем тихо, глядя вслед Финире – она ушла во второй зал, где было поменьше народу и висели работы самого художника.

– Она нездорова, Ир, – так же тихо ответил я. – И я хочу вернуть ей способность улыбаться и смеяться. Нарисуешь её? – вдруг попросил, поддавшись порыву.

Ирбет прищурился.

– Такой, какая она сейчас, или такой, как я её вижу? – уточнил он серьёзно.

А я не сдержался от усмешки.

– Ты художник, тебе решать, – невозмутимо ответил ему, глотнув жидкости – она оказалась с приятным фруктово-мятным вкусом. – Если, конечно, у тебя нет других срочных заказов, – спохватившись, добавил на всякий случай.

Мой собеседник рассмеялся.

– Ал, какие срочные заказы, ты о чём! Знаешь же, я работаю по вдохновению, – он тоже приложился к своему бокалу. – А давай нарисую, – ответил Ирбет на мою просьбу, и я заметил в его глазах знакомый огонёк азарта. – Интересную задачку ты мне подкинул, Ал, – друг ухмыльнулся.

– Отлично, тогда приезжай завтра во Дворец, – я кивнул. – Если вдруг меня не будет, я предупрежу, тебя проводят к Финире.

– Договорились. Давай, я прямо сейчас наброски сделаю, а? – Ирбет явно загорелся идеей, и останавливать его я не стал.

– Хорошо, – я отправился за Нирой.

Девушка стояла около одной из картин художника, рассматривая её с бесстрастным лицом, но я заметил, как крепко она сжимала зеркало. На полотне изображалась светлая комната, и в ней – семья. Молодая мать играла с малышом на полу, а её муж наблюдал за ними, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, его лицо озаряла нежная улыбка. От картины веяло уютом, счастьем, любовью, и не покидало ощущение, что люди вот-вот задвигаются, малыш радостно рассмеётся, и мать будет вторить ему своим мягким голосом.

– Нира, пойдём в мастерскую? – предложил я негромко, аккуратно взяв девушку под локоть. – Ненадолго, он сделает твои наброски. Ирбет хочет нарисовать тебя, ты не против?

– Нарисовать? – она оглянулась на меня и моргнула, возвращаясь из своих мыслей, её взгляд стал осмысленным. – Пойдём, – кратко ответила Финира, но прежде, чем мы отошли, ещё раз обернулась на картину.

А я про себя решил, что куплю и её у Ирбета и отдам Нире. И как-нибудь улучу момент и спрошу, что же так привлекло Бездушную в ней. Мы поднялись на второй этаж, где находилась квартира и мастерская художника, и сразу направились к последней. Судя по горящему взгляду Ирбета, вдохновение уже захватило его. Мы зашли в просторную, светлую комнату, заставленную мольбертами с эскизами и полуготовыми картинами, пустыми рамами, свёрнутыми холстами. Здесь терпко пахло красками и маслом, ещё какими-то специфическими ароматами, свойственными таким местам. Финира принялась бродить между картин, рассматривая творения Ирбета, но по её лицу невозможно было догадаться, о чём она думает, и вызывает ли увиденное хоть какой-то отклик в её душе. Сам Ирбет, не сводя с неё рассеянного взгляда, схватил со стола лист бумаги, остро отточенный карандаш, и присев на маленький табурет, быстрыми штрихами начал делать наброски. Он не просил Финиру позировать, и на мой взгляд, это правильно: в движении она выглядела естественнее, чем если бы сидела в одной позе, похожая на мраморную статую. Я отошёл к окну, чтобы не мешать никому, обхватил себя руками и поглядывал то на Ниру, то на Ирбета. В мастерской царила тишина, только смутно доносился снизу гул голосов – похоже, гости прекрасно чувствовали себя и без хозяина, что, впрочем, неудивительно на таких мероприятиях. За окном солнце потихоньку клонилось к закату, заливая рыжим золотом мастерскую.

Финира между тем замерла около очередной недописанной картины, изображавшей крутой завиток морской волны, хрустально-прозрачный, с воздушной шапкой пены. Я невольно залюбовался девушкой, солнечный свет зажёг искры в её волосах, придал красок и живости обычно бесстрастному лицу, и на несколько мгновений даже показалось, на нём мелькнули отголоски каких-то эмоций. Ирбет рисовал, уже отложив третий листок с наброском Бездушной. Время словно тоже превратилось в наблюдателя, приостановив свой бег, и мы вдвоём смотрели на художника и Финиру, лишним движением или вздохом боясь нарушить сосредоточенность первого. Бездушная обошла уже всю мастерскую, остановилась в нескольких шагах от меня.

– Мне что-то надо делать? – спросила Нира, и минуты снова побежали вперёд, очарование момента пропало.

Я посмотрел на Ирбета, с довольным видом перебиравшего наброски. Услышав вопрос девушки, он поднял голову.

– А?.. Уже нет, – с улыбкой отозвался художник. – Я завтра приду, будем рисовать, – он с воодушевлением окинул взглядом мастерскую, словно уже прикидывая, что возьмёт с собой.

– Хорошо, будем ждать, – кивнул я и взял Ниру за руку. – Ну что, домой?

Во дворец мы вернулись, когда солнце уже наполовину зашло за горизонт, и я, повинуясь порыву, не сразу отпустил Финиру, а повёл её к берегу озера, откуда открывался потрясающий вид на закат и на остров. Она вопросов не задавала, а я заранее ничего не объяснял, очень хотелось сделать ей сюрприз и понаблюдать, вдруг всё же что-то проснётся в ней?.. Ведь рассматривать картины Финире явно понравилось, по крайней мере, творчество Ирбета её заинтересовало. Я бы, конечно, показал ещё его работы в моей спальне, но боюсь, она не так поймёт, а давать ей пищу для неправильных мыслей не хотелось. Мы вышли на галерею вдоль озера, и я возликовал: успели как раз в самый нужный момент.

– Смотри, – шепнул я, развернув Финиру лицом к Собору и встав сзади.

Осторожно обхватил её талию, мягко привлёк к себе – девушка не сопротивлялась, послушно прислонилась, глядя вперёд. А там… На фоне переливавшегося всеми оттенками золотистого, оранжевого, розового и лилового неба резным силуэтом выделялся Собор. Чётко очерченный тёмный контур здания, подсвеченный сзади садящимся солнцем, спокойная гладь озера без малейшей ряби, широкая золотая дорожка света, идущая прямо от солнечного полукружия у горизонта. И тишина. Я, как заворожённый, смотрел на закат, поддавшись очарованию картины, и на время даже позабыл, зачем и с кем вообще сюда пришёл. Небо медленно меняло цвета, они перетекали один в другой, мягко поглощая друг друга, и солнце постепенно опускалось, окрашивая всё вокруг в тёмно-оранжевый, лиловый и наконец фиолетовый. На поверхности воды вспыхнули последние несколько искорок и погасли, а на бархатно-чёрном небе высыпали крупные звёзды, как осколки хрусталя. Собор скрылся в темноте, с озера потянуло прохладой, и я встрепенулся, покосился на Финиру.