Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он видел множество детей разных возрастов и цвета кожи, живущих со своими родителями в небольших поселениях среди цветущих оазисов почти нетронутой природы.
— Что-то вроде израильских кибуцев, — догадался он.
— Да, семья и небольшая община признаны лучшим окружением для воспитания детей. А обучение давно стало доступным для всех с помощью гораздо более совершенных технологий, чем прежний Интернет.
Он летел на Восток, за Уральские горы, но бесконечные леса и сады и не собирались заканчиваться.
— А как же вечная мерзлота? — успел подумать он, и тут же услышал ответ Вестницы.
— Ее больше нет. Она отступила далеко на Север и люди научились выращивать сады там, где раньше были только непроходимые болота и тощая растительность. Сибирь приютила почти половину миллиарда населения всех рас и народов, — снова услышал он голос своей незримой спутницы, — все эти люди со своими языками, культурой и религией стали гражданами великой страны и приняли на себя обязанности по добровольному для нее служению.
Медленно проплыл похожий на огромную запятую Байкал, и он понял на какую высоту забрался.
— Ах, как хорошо, как радостно жить в такой стране, — подумал он с отрадой, заканчивая свое путешествие на далеких островах, так же, как и все на этой земле, полных движения и жизненных сил.
Еще долго лежал он, зачарованный чудесным видением, а когда очнулся и открыл глаза, то увидел, что в палате кроме него никого нет. Он пошарил на тумбочке за головой и нажал кнопку вызова сиделки. Вошла молоденькая заспанная сестричка в белом халате, несущая ночную смену в этой вип-палате.
— Я слушаю Вас.
— Надюша, скажите, а давно ушла моя посетительница?
Несмотря на молодость сиделка уже привыкла к своим важным постояльцам. Большинство из них приходили в палату самостоятельно и, по видимости, еще полными сил. А увозили их всех без исключения недвижными, на колясках, укрытыми с головой простынями. Занятым своими печалями, им не было никакого дела до юной сиделки, и она отвечала им тем же: безразличием и напускным спокойствием.
Но этот был исключением. Он как будто и не собирался уходить в безвестные дали, и в первый же вечер все расспрашивал ее о семье и советовал обязательно поступать в медицинский. Она, чуть ли не впервые, начала уважать своего временного постояльца и жалела этого человека.
— Сегодня к вам посетителей еще не было, — пожала плечами в недоумении: ее дежурство проходило спокойно, да и никто не мог прийти в столь неурочный час.
— Но ведь я совсем недавно разговаривал здесь с одной моей старинной знакомой.
— Извините, — повторила сиделка уже тверже, — но этой ночью к Вам никто не приходил.
Часть 3
Сестра милосердия
Незаметно шло время. Мои путешествия в прошлое и будущее, вызывавшие поначалу небывалый ажиотаж в узких кругах посвященных, отошли в прошлое.
И моя работа к средине XXI века превратилась в обычную, почти рутинную. Основные программы по возрождению России, хорошо ли, плохо ли, были выполнены. А других пока не намечалось.
И тот факт, что в силу еще не выясненных поныне обстоятельств, путешествие могла совершать только я, лишал научные направления, основанные на этом феномене, прочной базы.
Правда, мои руководители научились доставлять меня в любое место на карте и практически в любой временной отрезок и точно также возвращать меня обратно.
Но это уже не имело решающего значения.
Что касается простых человеческих эмоций, то мне было даже немного скучновато жить в том красивом и высокодуховном мире, начисто лишенном привычных для начала века бурь и коллизий.
И я, в который уже раз, запросилась в новую «командировку», нет, не на Бали или Багамы, а на Крымскую войну, точнее, в осажденный Севастополь 1854 года.
Еще в юности, роясь однажды в библиотеке, я совершенно случайно наткнулась на старинную книгу с твердыми знаками и «ятями». Это были воспоминания пожилой женщины благородного происхождения, дворянки, работавшей медсестрой в осажденном Севастополе.
Открывая книгу, я каждый раз останавливала взгляд на женском портрете, помещенном на фронтисписе и даже мысленно разговаривала с ней:
— Я тоже так смогу, ты не думай, что я еще маленькая.
Книга была, как мне тогда казалось, почти совершенно лишена эмоций и проявлений какого-то ни было героизма. Она просто рассказывала о тяжелой доле медсестер, добровольно взявших на себя обязанности по уходу за ранеными солдатами и офицерами русской армии.
Но она захватила меня больше, чем романы Жюля Верна и Майн Рида, которыми увлекались мои сверстники. Нечего и говорить, что, когда в 1941 году началась отечественная война, я сразу после окончания школы решила стать медсестрой.
Правда, на фронт меня не пускали ни под каким видом, и только после окончания войны я узнала, кто выдал эту такую не желанную для меня «бронь».
Два года я добросовестно проработала в госпиталях в Москве и в эвакуации за Уралом. Стала настоящим профессионалом и в полной мере оценила этот тяжелый, как в физическом, так и в моральном отношении труд.
Но потом любовь к технике взяла верх, и я поступила в Бауманское училище.
И вот теперь, в совершенно другой стране и при абсолютно других обстоятельствах я решила возвратиться к мечте моей юности.
Так, в середине сентября 1854 года в Севастополе появилась неприметная женщина средних лет, неприхотливо одетая и имевшая при себе минимум вещей. Это была я. Я потолкалась по городу, привыкая к незнакомой обстановке, подыскала себе жилье и принялась здесь жить, мучаясь от вынужденного безделья. Я торопилась насладиться зрелищем Севастополя, такого, каким он был еще со времен Екатерины Великой, и каким уже совсем скоро его не увидит больше никто. Город жил своей жизнью, не подозревая, что уже через месяц он будет методически разрушаться вражескими мортирами так же, как и защитные сооружения вокруг города, и скоро практически полностью превратится в развалины.
А люди? Люди еще ни о чем даже не подозревали, они работали, служили, по выходным и праздникам веселились, любили, ненавидели и сплетничали. По вечерам играл духовой оркестр, и я вместе с горожанами выходила на набережную любоваться на закат солнца, купающегося в теплых водах Черного моря. Ни