ужасным умыслом. Для Общества Душ редкие Прорывы Пустых это то, что в Мире Живых считается обычным стихийным бедствием. Да, горько и больно, разрушает дома и жизни, но все что можно сделать, это попытаться снизить потери и последствия, смириться.

Вот такая вот очередная простая истина.

С ней легко смириться и даже забыть… Пока в этом не будет затронут знакомый или близкий человек. А до тех пор жизнь в Обществе Душ всегда будет с этим незримым клинком над головой, опасностью однажды обнаружить перед собой жаждущую твой души маску из белой кости.

Понимаю ли я теперь, то благоговение и надежду, с которой люди смотрят на далекий Белый Город? Всегда там, нерушимый и стойкий, со шпилями из белого камня, сверкающих на солнце, всегда безопасный и надежный, полный воинов невообразимой силы.

Для бессильных душ Сейретей – маяк надежды, оплот силы, что защищает их. Я говорил с беженцами, читал отчеты и теперь увидел опустошение, что разнесло часть горда так же тщательно, как война, только хуже. В войнах людей душу не пожирают.

Да. Теперь я понимаю. Сейретей называют Двором Чистых Душ, Белым Городом, а старые души даже зовут его Городом Богов. Когда-то это звучало для меня забавно. Теперь на моем лице нет места усмешкам по этому поводу.

Я рад и благодарен судьбе или может самому Королю, что родился и имею право жить там. И честно сказать, предпочел бы теперь поскорее туда вернуться.

А еще я понял, что шинигами становятся не только из чувства долга, но из желания иметь силу защитить себя. То отчаянное желание чувствовать себя в безопасности, желание силы, что может и будет тебя защищать в момент, когда больше всего нуждаешься в ней.

Я понимал это умом раньше. Сейчас, когда я вижу разруху и следы Пустых, как в руинах не осмеливается находиться ни один человек... А еще сам постоянно тянущийся к теплому огню силы в груди, я понимаю теперь и сердцем.

- Там столько крови, - шепотом делятся друг другом носильщики паланкина. - Ты видел, там слева?

- Нет, не видел.

- Но ты же смотрел?

- Не. Видел. Понятно?

- А, прости, ты аж позеленел весь.

Не знаю, позеленел ли я тоже, как бедный мужик, но я тоже видел. Груда обломков большого дома, где явно жила большая семья. Но там такие следы, будто перевернулась, разбилась и засохла фура с томатным соком. Я не захотел смотреть туда дважды.

К яркому желанию стать шинигами прибавился еще один огонек, как еще одна причина. Я, черт побери, стану шинигами. И ни за что не буду одним из тех, кого можно так легко выволочь из собственного дома и сожрать, как собачий корм!

Может, мне показалось, но поток реацу из Сна Души стал немного чище и плотнее? Или это из-за ярких эмоций. Дед не раз говорил мне, что решимость, подобная стали, отделяет хорошего шинигами от плохого. Живого от мертвого. Сегодня я еще немного закалил это чувство.

***

Паланкин остался во дворе единственной гостиницы для благородных или богатых в центре города. Гостиница расположилась прямо напротив неказистого, двухэтажного здания администрации, тонкими желтыми стенами отгородив свою территорию от прочего города.

Один большой дом и несколько маленьких подальше. Фирменный азиатский древний стиль для богатых домов, с плавными полукруглыми линиями входов, окон и крыш. Все утопает в хорошо ухоженной зелени, есть даже рукотворный прудик, правда без рыб.

У гостиницы даже охрана оказалась на входе, из двух мускулистых как черти мужиков. Правда, на их рожах было такое подобострастие и страх при виде герба на моем паланкине, что я с трудом сдержал смех, до того необычные лица они скорчили.

Владелец гостиницы встретил нас лично, оказавшись богато разодетым дедом ростом мне до пояса. Он не казался мне ни высокомерным, ни комичным. Обычный вежливый дед, спокойно представивший мне отдельный домик на территории и несколько слуг для любой прихоти. Когда явились сплошь одни красивые девушки с глубоким вырезом декольте, то я понял, что действительно для любой.

Я воспользовался только их услугами в купании и божественным умением массажа. Была мыслишка о большем, но после того как их нежные ручки превратили мое тело в счастливую амебу, я уснул.

Хорошо хоть успел отдать приказ собрать информацию о Мугуруме и дал немного золота, смазать несговорчивые языки. Сам кайфую, подчиненные работу делают, вот оно, одно из чудесных преимуществ быть богатой знатью. И даже не совестно. Могу понять, почему у моих сверстников крышу рвет на этой почве.

О нет, я превращаюсь в избалованного мажора! Что же делать, ай-ай-ай? Ха, эта шутка устарела еще когда мне исполнилось семь. Жалко, что только я ее пойму, потому и мог подкалывать только сам себя.

Властью и деньгами надо пользоваться, иначе, зачем они вообще нужны. Люди стремятся заработать такие вещи не затем, чтобы потом совестно заметать добро под ковер и делать вид что они такие же как все, обычные простяки.

Когда я видел таких людей или даже читал про таких, это каждый раз казалось таким тупым лицемерием. Или же просто глупостью.

Особенно когда попадаются такие кадры, что делают носик «фи», когда тратят богатства семьи и причитают, что это нечестно и они сами заработают свое… И ничего не делают.

Тех, кто хотя бы воплощает такие слова в жизнь, я могу уважать. Другие же просто идиоты. Зачем, черт побери, твои родители зарабатывали все это?! Чтобы ты потом нос воротил и отбрасывал все их прошлые усилия, как мусор?

Если бы я был богатым родителем и мой ребенок так со мной поступил, было бы обидно. Как минимум появилось бы чувство, что все что ты делал, ради чего работал и жил, было сделано впустую.

Я ни за что не стану подобным придурком. Как и глупым мажором тоже. Вещи делали, чтобы ими пользовались. Деньги зарабатывали, чтобы их тратили. Власти добивались, что ее использовали.

Стал бы я сейчас сам бегать по городу и опрашивать людей, упрашивая незнакомцев поделиться информацией? По пыльным дорогам и под солнцем, вместо вкусной еды, прохлады тени и красавиц, помогающих расслабить уставшее от путешествия тело. Ищите дурака в другом месте.

И это было правильно, потому что когда я проснулся ближе к вечеру, за дверью уже ожидал Дайки с бумагами в руках, полными заметок, и головой, забитой слухами этого города так много и крепко, что кажется, мужика тошнило.

- Мы его нашли и он жив,