— Как это так, за полком? А куда же наши замыкающие смотрели? Хороши казачки, нечего сказать!

— Мы специально отстали от колонны, замаскировались и наблюдали. Смотрим, крадется пригнувшись. И рация при нем…

— Ах, сволочь! Значит, это он корректировал огонь! Расстрелять гада! — Симбуховский повернулся к Аронову. — Ефим, раненых всех взять с собой, никого не оставлять. И Сашку моего возьмите. Потом в городе схороним. Все, товарищи офицеры. Вперед, по коням. Денисов!

— Я здесь, Василий Федорович! — отозвался начальник штаба.

— Подскочи к командиру танкистов. Передай, чтоб от пас не отрывались. Объясни, что решили идти другой дорогой. Двигай.

Полк двинулся дальше. Вскоре заурчали танки, обгоняя нас. Свернули на другую дорогу. Здесь снег был поглубже, и идти можно было только по гусеничным колеям.

Противник не успокаивался. Снаряды продолжали рваться, хотя реже и не так точно, как раньше.

Мы шли рядом с Ефимом. Разговаривать не хотелось. Молчали. Последний танк обогнал нас, обдав соляровым выхлопом. В этот момент в нескольких метрах от дороги опять разорвался снаряд. Мы успели пригнуться, а от 104

группы, шедшей впереди, кого-то отбросило в сторону. Мы с Ефимом побежали, и он на бегу все старался передвинуть со спины на живот свою санитарную сумку. На снегу, совсем рядом со следом гусеницы, лежал человек. Мы нагнулись над ним, Ефим посветил фонариком. Лицо раненого было незнакомо, да и форма не наша, не казачья.

…Много лет спустя народный артист СССР, режиссер, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР Станислав Иосифович Ростоцкий вспоминал о том, как в 1941 году стал солдатом. На фронте пробыл до февраля 1944 года, когда по заданию редакции, где служил фотокорреспонентом, отправился в 29-й полк. В одну из февральских ночей он шел с колонной кавалеристов по немецким тылам на Дубно. Внезапно почувствовал: «…что-то огромное, неумолимое и жестокое навалилось на меня, сжало грудную клетку, обдало жаром и запахом бензина и жженного металла. Стало на мгновение очень страшно, именно из-за полной беспомощности и невозможности бороться.

— Готов парень. Отвоевался… — громко и ясно сказал кто-то рядом.

Стало обидно и страшно, что бросят. А я ведь жив. Жив или нет? Только дышать очень трудно, и рука не шевелится, и нога. Но надо встать. Встать во что бы то ни стало. Я с трудом оторвался от весенней слякоти, простоял, как мне показалось, очень долго и начал падать, но чьи-то руки подхватили меня…»

Да, в ту ночь нашего прорыва к Дубно никому не известный тогда фотокор Ростоцкий был с нами. Он был ранен тем злополучным снарядом и взрывом отброшен под идущий танк. Если бы не глубокий снег — танк подмял бы его. Снег помог ему остаться в живых, первую необходимую помощь оказал случившийся рядом Ефим Аронов, наш солдатский доктор, как его все звали в полку. Рискуя сто раз погибнуть, наши казаки вытащили

раненого через непроходимое болото и передали тыловым медикам. Конечно, никому и в голову не могло прийти, что спасаем мы будущего известного режиссера…

Небо стало чуть светлеть. В стороне Дубно было тихо. Полк на рысях шел за танками, приближаясь к окраинам города. Поднялись на большой пологий холм. С него стал виден город. Силуэты зданий, остроконечные шпили костела, купола церквей. Левее — широкая низина: то ли болото, то ли пойма речки Иквы.

Тишина тревожила. Почему молчит противник? Выжидает? Затаился? Симбуховский, стоя на склоне холма, рассматривал город в бинокль. Поднявшись в стременах, оглянулся назад:

— Поэскадронно, влево-вправо — разомкнись. Вперед галопом, ма-а-арш!

Цепи казаков, разворачиваясь на ходу, понеслись к городу. Впереди конников пошли к окраине танки, урча и разбрасывая в стороны и вверх комья снега. Но скоро стало очевидно, что широкого охвата цепью не получится. И танки, и всадники жались все ближе и ближе к дороге. По целине продвигаться было невозможно. Вязли кони, танки обходили низинные места. Цепь казаков вытягивалась в ленточку по дороге вслед за танками и вскоре скрылась за первыми строениями.

Почти тут же громыхнуло несколько пушечных выстрелов. Из-за домов поползли клубы черного дыма. Горел танк. Вот только наш ли, немецкий — не разберешь. Галопом понеслись в сторону от окраины города коноводы, держа на поводу по пять-шесть лошадей. Значит, спешились эскадроны, завязали бой.

— Ну что, товарищи, пошли вперед! Коней оставим вон в том овражке, — Симбуховский показал в сторону небольшого хуторка слева от дороги.

Бой в городе разгорался, стрельба стала ожесточеннее. Эх, побольше бы нам силенок! Если бы прорвался 33-й полк! А то ведь один наш полк, да еще сильно потрепанный. И половины личного состава нет, а устали люди — смотреть страшно.

Наша штабная группа двигалась по неширокой улочке пока без происшествий. Под огонь не попадали, может, потому, что было еще темновато. Справа тянулись домики жителей, небольшие палисаднички, примыкавшие друг к другу. Прошли метров триста. Слева, на невысоком пригорке, показалось кирпичное одноэтажное здание. По виду — нежилое.

Симбуховский кивнул связному:

— Ну-ка, проверь, что за дом.

Казак перебежал улицу, ударил ногой дверь, вошел. Через минуту вернулся.

— Товарищ майор, дом крепкий, стены толщенные. Это у них, по-моему, бойня была. Крюки на стенах для туш. И больше ничего. Ни мебели, ни людей.

— Вот здесь пока и останемся, — решил командир. — Надо налаживать связь с эскадронами и танкистами. Денисов! Займись этим делом. Я понимаю, что сейчас не до телефонов, но связных надо иметь. Осмотрите все здание, что тут есть, куда окна, куда двери выходят. Пока наш КП здесь будет, потом посмотрим.

За соседними домами шел ожесточенный бой. Доносились крики наших конников и немцев, автоматные очереди, уханье гранат. Стрельба то приближалась, то несколько затихала, видимо удаляясь, то разгоралась с новой силой.

Часам к семи утра в санчасть, развернутую в соседнем доме, все чаще и чаще стали поступать раненые. Кто-то приходил сам, если ноги держали, других приносили товарищи. Часа через полтора раненых было уже более пяти десятков. Куда их эвакуировать? Полк с трех сторон окружен немцами, а с четвертой стороны — непроходимое болото. Аронов доложил обстановку командиру полка.

Выслушал Василий Федорович, задумался.

— Что ж, друзья, обстановка серьезная. Надо всех раненых собирать и всем оказывать ту помощь, на которую вы способны. И думайте… Пошлите кого-нибудь к болоту, к мосту через Икву. Может быть, найдется какая-нибудь лазейка.

Перед бойней, на небольшом пригорке, виднелось кладбище. Каменные невысокие плиты над могилами, и никаких памятников. Как потом оказалось, это было старое еврейское кладбище. Третий эскадрон занял там