оборону. Огонь стал более организованным. Но оборона — она и есть оборона. А весь город был еще впереди. И немцы, по всему видно, не думали сдавать своих позиций.

Один из наших танков и самоходка, пятясь задним ходом, чтобы не подставлять немецким пушкам «борта» и «корму», подошли к бойне. Танк остановился у входа с улицы, а самоходка подошла к задней стене дома. Пулеметная и автоматная стрельба не утихала. В редкие перерывы были слышны голоса немецких солдат, громкие команды их офицеров.

В дверь вместе со связным из эскадрона вбежал сержант Коротков, еле развернувшись в тесном коридорчике со своей длинной бронебойкой — противотанковым ружьем.

— Командир эскадрона послал сюда. С чердака велел бить, если танки их увижу, — доложил он Симбуховскому и быстро поднялся на чердак.

Через несколько минут наверху грохнул выстрел, за ним еще один, и почти тут же раздался взрыв снаряда под крышей. С потолка посыпалась штукатурка.

— Горстко! Поднимись наверх, посмотри, жив ли сержант? — приказал Симбуховский.

Капитан, помначштаба, осторожно и не очень охотно — это было по всему видно — поднялся по лестнице и просунул голову в люк на потолке. Почти тут же выстрелила бронебойка.

Горстко гораздо быстрее, чем поднимался, спустился вниз:

_ Жив сержант, жив…

— Это мы и так слышим. Спасибо, товарищ капитан! — с усмешкой произнес Симбуховский. Потом повернулся к нам:

— Ну что, товарищи, я думаю немцы поняли, что нас здесь не дивизия. Судя по бою, их здесь больше батальона с танками и самоходками. Они видят, что подкрепления нам получить неоткуда, поэтому и наглеют. Ишь орут! Аронов, сколько у тебя раненых?

— Товарищ майор, уже около семидесяти человек. Десять тяжелых. Посылал я людей переправу проверить, доложили, что пока пройти можно. Я всех раненых туда отправил. Пробрались или нет — не знаю. Но раненые продолжают поступать…

— А ты как думал? Раз бой идет, значит, и потери будут. Да еще такой бой. А вот что делать, если немцы этот проход закроют? Разобьют и мосток через Икву, и лед вокруг. Как тогда раненых выносить?

Громкий взрыв, от которого из двух окон вылетели стекла и сразу потянуло гарью, прервал командира полка. Денисов осторожно выглянул из-за простенка.

— Подбили наш танк. Горит. Но экипажа нет. Может, погибли, может, успели выскочить…

По стенам бойни защелкали разрывные пули, ударили один за другим два снаряда. Но стена держалась, только внутри посыпались штукатурка и пыль.

— «Может, может»… Если бы да кабы… Я думаю, нам надо из бойни выбираться, пока нас тут, как в мышеловке, не прихлопнули. Двинемся налево и вниз, к тому кладбищу. Организуем оборону так, чтобы до завтра продержаться. Может быть, комдив что-нибудь предпримет…

Из бойни было два выхода. Один на улицу, где только что был подбит наш танк, другой — во двор, к пригорку, заросшему деревьями. Рядом с этой дверью стояла, еще «живая», наша самоходка СУ-76. Пожалуй, это был один из последних представителей нашего танкового «войска». Все остальные танки и самоходки были подбиты.

Около трех часов дня почти к двери, что выходила на улицу, подошла немецкая самоходка и встала, не проявляя пока никакой активности. Очевидно, немцы поняли, что в бойне находится штаб русских, и решили захватить нас живыми.

Мы с Ефимом осторожно выглянули в проем двери. Немецкая самоходка стояла к двери «кормой». Из дома напротив бойни выбежала молодая женщина с ребенком на руках. Она, очевидно, решила, что в каменной бойне безопасней, чем в своем домишке. Но в этот момент рядом с ними разорвался снаряд. Женщина вбежала в бойню с уже мертвым ребенком. Еще не понимая, что произошло, она протянула малыша Ефиму.

— Перевяжите головку…

Рядом с дверью во двор, где стояла наша самоходка, раздались взрывы. Самоходка горела. В ней рвались патроны и оставшиеся снаряды. Экипажа не было. С еврейского кладбища, уже занятого немецкими автоматчиками, трассирующие пули снопами били по стенам бойни. Выход был отрезан.

«Неужели это конец?» — пронеслось в голове.

Считанные минуты решили нашу судьбу. Задержись мы немного, и не уйти нам из этой бойни. Как удалось вырваться, вспомнить со всеми подробностями трудно. Выход на улицу был уже отрезан, рядом стреляли автоматчики, а у двери во двор — горящая самоходка.

Симбуховский и Денисов выбежали в эту дверь, проскочили мимо самоходки, побежали налево и вниз, к видневшейся вдали каменной ограде. За ними кинулись Наумов — наш замполит, Горстко, еще кто-то из штабных. Оставалось трое: начальник артиллерии капитан Френкель, Аронов и я.

Первым выскочил Френкель, за пим мы с Ароновым. Автоматчики с кладбища уже заметили перебежки. Трассирующие пули пошли строчками в нашу сторону. Френкель бежал чуть впереди. Вдруг он споткнулся, словно кто-то толкнул его в спину, и упал лицом вниз.

Пробегая рядом, я увидел… Это было страшно. Разрывная пуля попала капитану в затылок… Помощь оказывать было бесполезно.

Вот и та ограда, к которой мы бежали. Узорчатые, железные ворота, чуть дальше, за деревьями, памятники, могилы… Опять кладбище! Господи, да сколько же их здесь? Стрельба затихла. Очевидно, потеряв нас из виду в этой низинке, немцы прекратили огонь. Мы пошли, осторожно ступая между могилами. За стеной одного из склепов я увидел Симбуховского и наших офицеров. Подбежал казак из разведвзвода.

— Товарищ майор, здесь рядом склеп. Крепкий, да и подземелье приличное: там два гроба всего, места хватит…

— Для кого места хватит? — мрачно хмыкнув, спросил Наумов.

— Да не-е, я не то, — смутился парень. — Там безопаснее…

— Ну пошли, посмотрим, — Василий Федорович легонько подтолкнул разведчика в спину. — Веди, показывай.

Склеп действительно был солидным. Снаружи — целая часовенка, каменная, крепкая. Со стороны, не простреливаемой немцами, вход в подземелье. Десяток ступеней вниз — и примостившиеся рядом на довольно просторной каменной площадке… два гроба. Тишина, полумрак…

Симбуховский огляделся, постучал костяшками пальцев по крышке гроба, как стучат в дверь, прося разрешения войти.

— Да простят нас покойнички за беспокойство, КП будет здесь. Денисов! Связных сюда.

Стрельба затихала. Ночь в склепе прошла более или менее спокойно. Немцы ночью не часто воевали. А наши эскадроны, вернее, то, что от них осталось, активности проявлять не могли просто физически.

Изредка над городом, над болотом немцы «вешали» осветительные ракеты, да где-то совсем недалеко порой урчали, как ночные хищники, немецкие танки. А наших осталось всего два, и они молчаливо стояли неподалеку от кладбища, прижавшись к небольшим домикам.

Рассвело. Началась пулеметная и автоматная трескотня. На кладбище стали рваться мины. В склеп, запыхавшись, вбежал связной, стащил с головы ушанку, вытер мокрое, потное лицо.

— Товарищ