— Каких конкретных результатов от моего вмешательства ты ждёшь?

Фёдор Ильич призадумался. Возмещения убытков, извинений или просто гарантий, что посягательств на его информационно-аналитическую империю больше не будет?

Последнее Семэну показалось самым разумным и потому самым реальным. Программа минимум определена.

— Начать бы надо с хакеров. Есть мысли?

— Так я почти уверен, кто это. Таких умельцев немного.

— Отлично! Если это действительно так, считай, что дело в шляпе. А чем напугать его дальше, я придумаю.

— Ловлю на слове! — повеселевшим голосом сказал Фёдор Ильич.

— Но наперёд сделай выводы! Не связывайся больше с этой публикой, не объясняй им, что такое политика. Чин — чин!

ФИГ тоже приподнял стакан, потом пригубил и как-то очень резко сменил тему беседы, заговорил о кино. Сожалел, что времени не хватает на все новинки. Стал хвалить ремейки старых исторических фильмов, особенно новое прочтение «Земли обетованной», где изменили сюжетную линию, исправили неточные детали. Восхищался новыми звёздами. Кому-то прочил большое будущее. И всё пытал Семэна: это видел, это смотрел? Тот ничего, конечно же, не видел и признавался, что не особо хочет. Когда через пару лет покажут по центральному телевидению, тогда и оценит. Ибо если фильм не добирается до телевизора, значит, грош ему цена, значит, и время на него не стоит тратить.

— Телевидение, — подхватил Глазунов, — важнейшее из искусств. Не согнул его интернет. Есть талантливые исполнители, клипами которых завалена вся паутина, а рейтинг чуть выше нуля. В это же время по телевизору пару раз покажут какого-нибудь дурака, и он уже в топ-листе. Это я к тому, что и с кино так же. Смотрят то, что показывают, а не то, что надо выискивать.

Семэн пожал плечами.

— Я вообще люблю в сети порыться, — продолжал Фёдор Ильич, — поискать новинки, и вот недавно я смотрел новый узбекский сериал, недублированный ещё, с субтитрами. Просто шедевр! Краски, костюмы, натура — супер! Актёры, как у раннего Курасавы!

— На тему?

— Девятнадцатый век. Первые годы Бухарского ханства под властью Российской империи.

— Русские козлы?

— Не угадал, русские почти спасители. Честные, добродетельные, без камня за пазухой, только глуповаты и наивны слегка.

Семён Константинович засмеялся.

— Догадываешься, кто сценарист и режиссёр?

— Ну, слава Богу! Значит, пришёл в себя. Я, если честно, когда ты мне позвонил, думал, что ты о нём хотел поговорить. Наследил он у тебя в душе? Оставил память?

— А у тебя?

Семэн не стал отвечать. Погрузился в воспоминания. Он знал-то Худайбергенова всего несколько дней перед отъездом. Не то, что ФИГ, тем более Станкевич.

— Точно он режиссёр?

— Однозначно. Я сначала в титрах увидел «ssenariy muallifi Temur Hudaybergen», потом описание сам перевёл, он.

— Пойдём на воздухе покурим?

— Я бросил, но с тобой постою, подышу, — ответил ФИГ, добавил виски и себе, и Семэну и со стаканами поднялся со старого дивана.

Не дожидаясь наводящих вопросов, Слежанков стал говорить:

— В высшей школе КГБ со мной учились двое ташкентцев. После беловежских соглашений один сразу домой уехал, а второй остался доучиваться. Мама у него, как у Тимура, русская была. Потом принял присягу, получил гражданство РФ, служил в Екатеринбурге, сейчас живёт в Москве. Я через него вышел на того, что сразу вернулся в Узбекистан. Он там где-то в ташкентской администрации, рулит кадрами. От него кое-какие сведения о Тимуре и получил. Думаю, достоверные. Встретили его хорошо, чуть не с оркестром. Я несколько фотографий видел. Тимур на станции метро имени своего отца, Тимур возле старой девятиэтажки, в которой провёл детство, которую киевские строители построили после землетрясения, мемориальная доска об его отце на том доме. Тимур с родственниками в когда-то отобранной у него квартире. Тимур со студентами ташкентского филиала МГУ и так далее. Фоторепортажа о встрече с первым вице-премьером не видел, но встреча была. И, оказывается, он не просто однофамилец, он дальний родственник. Понимаешь?

Фёдор Ильич сначала кивнул головой, а потом сказал «нет».

— Азиаты. Какая на фиг… Извини. Какая национальная идея? Бабки — их национальная идея. Этот вероятный наследник трона подзаработать так хотел. Добился премии давно почившему троюродному деду и хотел её прикарманить. Но не учёл один момент. По их же законам (стыдно не знать своих законов) такого рода государственные бонусы передаются только ближайшим родственникам по нисходящей линии. Даже родители не смогли бы получить, только дети. Вот тогда ему Тимур и понадобился.

— Кинули?

— Естественно, но не на самое дно. Тимур, конечно, угорел от восточного гостеприимства, и, когда ему подсунули допсоглашение на реализацию национальной премии, постеснялся вникнуть, подписал. Вице-премьер все деньги перевёл в свой банк, расплатился с нами, наверное, ещё с кем-то, и платит ему теперь по триста долларов в национальной валюте в месяц. На восемдесят лет выплату растянул. Поселили Тимура в загородном особняке с охраной, с поваром, с домработницей, но без кондиционера. Сделали Тимура невыездным. Работу дали, но не ту, которой соблазняли. В университет и обратно возят на лимузине. Уважают. Он сначала брыкался, голодовку объявлял, хотел к сыну, к Марине. Всё тщетно. Говорят, хочешь, мы их в Ташкент привезём?

Фёдор Ильич был подавлен и опять забыл, что бросил курить. Припомнились ему Станкевич и те турки, которым он за пятьсот долларов слил роман о Тамерлане. «От этого родственника турки были» — понял Фёдор Ильич. Семэн продолжал чертыхаться, когда ФИГа ужалила стыдливая мысль: «А ловко мы им торганули».

— Нормальные узбеки отсюда деньги домой шлют, а Тимур Марине из Ташкента каждый месяц переводит всё до копеечки. Так вот.

Когда замёрзли, вернулись в дом. Слежанков предложил растопить печку. Ревматизм, говорит. Сам принёс дров, сам настругал щепок и зажёг огонь. Потом прикрыл дверцу печки, распрямился и спросил ещё:

— А что с тем солдатом случилось дальше?

ФИГ даже не переспрашивал, с каким.

— Окрепнув и набравшись сил, решил идти искать своих. А у зороастрийцев праздник. Ночь, полнолуние, костры, дорожка из дышащих жаром углей, молитвенные песни, смех детворы. Солдат говорит им, что должен идти. Зороастрийцы научились его понимать и, улыбаясь, закивали головами. Вот сюда, показывают ему на угли. Даже его автомат с парой патронов принесли и положили с той стороны дорожки и стали на прощание с ним обниматься. Дети развязали шнурки на ботинках, старушка принесла пиалу молока. «Откуда молоко? — думал солдат, — коров нет, коз нет, лошадей нет…» И, выпив всё до капли, снял ботинки, засучил штаны. Все притихли, и он сделал первый шаг. Можно терпеть, и сделал второй. Реально можно терпеть. Между пальцами только больно. Но не буду же я плясать перед