Июль — сентябрь 1941 года

Передовой наблюдатель

Оставаясь старшим стрелком взвода связи 13-й роты, я страстно хотел получить более ответственную должность, отличающуюся от утомительного прокладывания линий связи и редкой доставки донесений. Мне, как всегда, хотелось быть в гуще активных действий, пусть даже и с некоторым риском для жизни.

Когда командир роты предложил мне стать корректировщиком огня минометной роты, то есть передовым артиллерийским наблюдателем, я с радостью ухватился за представившуюся возможность немного разнообразить свою жизнь.

В нашей роте выдвинутое наблюдение проводилось нерегулярно, однако необходимость иметь человека, постоянно выполнявшего роль корректировщика огня, была очевидной. Мое назначение на этот, с позволения сказать, пост было временным, но постепенно обрело постоянный характер, и я оставался на нем следующие полгода.

Став корректировщиком огня, я выполнял роль глаз для гаубиц нашей роты, устанавливаемых на расстоянии полутора километров за линией фронта. 75-мм гаубицы 13-й роты имели максимальную дальнобойность 5070 метров, тогда как 150-мм гаубицы — дальнобойность 4600 метров. Это означало, что они могли поражать цели, находившиеся впереди нас на расстоянии четырех километров.

У нас было четыре батареи таких гаубиц. В каждой батарее имелось две гаубицы, обслуживавшиеся расчетами из пяти человек и обеспечивавшиеся поддержкой дополнительного персонала. Три батареи были оснащены шестью короткоствольными 75-мм гаубицами и одна батарея — двумя короткоствольными 150-мм гаубицами. Если корректировщик огня давал гаубицам и минометам роты сигнал одновременно начать заградительный огонь, то залп был эквивалентен залпу артиллерийской батареи.

Во время пребывания в тренировочном лагере я познакомился с основными приемами наведения миномета на цель. Но после этого приобрел и новый бесценный опыт, наблюдая за действием корректировщика огня, которого я сменил. Однако оценить всю прелесть нового назначения мне позволил только личный опыт. Вскоре я научился точно определять координаты цели, а также количество снарядов и их типы, необходимые для удачного выстрела.

Номинально я все еще оставался солдатом взвода связи и подчинялся обер-фельдфебелю Элерту, но теперь получал приказы непосредственно от командира роты. С изменением моего служебного статуса в роте изменились и мои отношения с другими солдатами.

Мои обязанности артиллерийского наблюдателя заключались в корректировке огня при поддержке наших наступающих частей, уничтожении опорных пунктов противника и подавлении его сопротивления. Во время прерывающихся боев командир батареи приказывает боевым расчетам выполнить просьбу корректировщика об огневой поддержке полковой пехоты. Однако в непрекращающемся бою такая просьба выполняется без одобрения командира.

Когда становится понятно, что враг отступает, наши орудия движутся вперед вместе с пехотой. При стремительном наступлении или отступлении противники смешиваются и оказываются на чужой стороне. В таких случаях невозможно определить, кто свой, а кто враг. Хотя в такой обстановке я не чувствовал себя в особой опасности, но тем не менее не терял бдительности и никогда не расставался с автоматом МР-40.

Бой можно охарактеризовать как контролируемый хаос, но солдату нужно быть спокойным, чтобы достойно выполнить боевую задачу. Должность корректировщика огня хорошо соответствовала моему характеру. Это стало мне ясно после того, как я научился сохранять хладнокровие в бою, а также понял, что всегда хочу знать, что происходит на передовой. Разумеется, из этого вовсе не следует, что я не испытывал беспокойства и страха за собственную жизнь, особенно при сильном артобстреле.

Я быстро уяснил себе одну важную вещь: в первые пять-десять минут боя избежать страха невозможно. В такой обстановке срабатывает инстинктивный животный рефлекс, являющийся естественной реакцией на возникающую опасность. В конце войны даже многоопытные ветераны, повидавшие всякое, рассказывали о страхе, который они испытывали в первые две-три минуты боя. И все-таки, когда уходило прочь предварительное беспокойство, ко мне возвращалось самообладание, и выучка брала верх над страхом. После этого я четко контролировал собственные действия. Я понимал, что должен любой ценой выполнить свое дело.

Форсирование Плюссы

21 июля — 17 августа 1941 года

После двухнедельного перерыва, отведенного на перегруппировку войск, 8 августа вермахт возобновил наступление. Пытаясь достичь Нарвы и запереть коридор, ведущий к Балтийскому побережью, наш 154-й полк прошел 15 километров вперед на север от Нисо к месту слияния рек Плюссы и Пяты. В этом месте, примерно в четырех милях к югу от эстонской столицы, наше продвижение остановил разрушенный мост через Плюссу.

Наступление возобновилось жарким солнечным утром 14 августа, начавшись с обстрела нашей артиллерией советских позиций на другом берегу реки. Подавив сопротивление противника, пехота нашего полка приступила к форсированию водной преграды на резиновых плотах примерно в 50 метрах справа от разрушенного моста.

Оставшись, так сказать, не у дел в качестве корректировщика огня, я решил вместе с отрядом пехотинцев переправиться через Плюссу, чтобы принять участие в бою. Когда в 9 часов утра я добрался до реки, начался артиллерийский обстрел со стороны русских. Я инстинктивно бросился влево от взорванного моста, ища укрытия в траншеях, выкопанных на берегу реки.

На место переправы обрушился заградительный огонь советской артиллерии. Некоторые снаряды разрывались всего в нескольких метрах от меня. Обстрел был такой сильный, что невозможно было поднять голову над окопом. Мне не оставалось ничего другого, как прижаться ко дну окопа. При таком сильном и близком артиллерийском огне остается лишь надеяться на то, что вражеским артиллеристам не удастся попасть в вас и они не превратят ваше укрытие в могилу. После пары часов плотного заградительного огня наступило короткое затишье, позволившее мне выглянуть из траншеи и осмотреться по сторонам. Я увидел, как десятка два наших солдат смогли переправиться на тот берег. В окопе справа от меня я заметил нечто изумившее меня. Лейтенант Мюнстерманн, командир одного из взводов нашей роты, сидел, не прячась от снарядов, и читал книгу с таким видом, будто находится на скамейке в парке.

Я понял, что он пребывает в шоке, вызванном обстрелом, но помочь ему никак не мог. Насколько мне известно, в вермахте подобные психологические травмы не признавались серьезным основанием для оправдания отправки солдата или офицера с передовой в тыл.

Я несколько секунд продолжал рассматривать Мюнстерманна, затем обстрел возобновился. Свист снарядов над моей головой заставил меня снова юркнуть в окоп.

Спустя пять часов обстрел прекратился. Когда я снова посмотрел направо, то понял, что Мюнстерманн куда-то исчез. Я решил переправиться на другой берег реки, чтобы найти мою роту и получить новый приказ. Выбравшись из окопа, я присоединился к группе солдат, которые пытались, пригибаясь к земле, приблизиться к тому месту в 50 метрах справа от моста, где наши войска возобновили форсирование Плюссы. Вскочив на плот, я направился вместе с остальными солдатами на противоположный берег, до которого было что-то около 30 метров.