Вначале они хотели только оглядеться по сторонам, а потом вернуться в лагерь и вместе с товарищами по несчастью дождаться, когда их освободят, так сказать, официально. Этот скромный замысел развеялся как дым, когда двое пленных канадцев пригласили приятелей отметить победу союзников бутылкой коньяка, которую они нашли в разбитом немецком грузовике.

Хмельной огонь победоносно плескался в пустых желудках, головы кружились от бескорыстной любви ко всему человечеству разом — и в таком вот виде Эдди и Ворчун непонятно как очутились в самой гуще потока немцев–беженцев, которые заполонили горное шоссе. Немцы удирали от русских танков, чей монотонный победный рокот уже слышался в долине. Танки спешили занять этот последний, беззащитный клочок немецкой земли.

— От кого мы драпаем–то? — спросил Ворчун. — Война ведь окончилась.

— Все драпают, — философски отозвался Эдди, — так что, думаю, и нам не помешает.

— Я ведь даже не знаю, где это мы, — пожаловался Ворчун.

— Канадцы говорили — в Судетах.

— Чего?

— Так зовется этот край, — пояснил Эдди. — Славные парни эти канадцы.

— Что верно, то верно! — воскликнул Ворчун. — Эх, приятель! Нынче я обожаю весь свет. Эге–гей! Мне б сейчас бутылочку того коньяку, да чтобы с соской, да завалиться с этой прелестью в постельку на неделю!..

Эдди тронул за локоть долговязого немца с коротко остриженными черными волосами, в штатском костюме явно с чужого плеча.

— Сэр, куда мы все удираем? Война–то вроде окончилась.

Немец злобно глянул на него, что–то проворчал себе под нос и грубо оттолкнул его руку.

— Он по–нашему не понимает, — заметил Эдди.

— Так поговори ты с ними по–ихнему, бога ради! — хмыкнул Ворчун. — Валяй, приятель, не стесняйся! Пошпрехай–ка вон с тем парнем.

Они как раз проходили мимо черного приземистого автомобиля с открытым верхом, намертво застрявшего на обочине шоссе. Молодой атлет с тяжелой квадратной челюстью безуспешно рылся в заглохшем моторе. На переднем кожаном сиденье восседал немец постарше. Лицо его, серое от дорожной пыли, поросшее трехдневной щетиной, почти целиком укрывала тень от низко надвинутой шляпы.

Эдди и Ворчун остановились.

— Ладно, будь по–твоему, — сказал Эдди. — Вот, слушай. Wie geht's?[1]— обратился он к белобрысому атлету, одним махом исчерпав свой запас немецких слов.

— Gut, gut[2], — буркнул молодой немец и, лишь сообразив, как нелепо прозвучал этот машинальный ответ, с ядовитой горечью прибавил: — Ja! Geht's gut!

— Говорит — все нормально, — перевел Эдди.

— Здорово ты лопочешь по–ихнему! — восхитился Ворчун.

— Много ездил по свету, вот и насобачился, — скромно пояснил Эдди.

Тут пожилой немец ожил и прикрикнул на возившегося с мотором спутника — визгливо и устрашающе.

Белобрысый, похоже, и вправду устрашился. И с удвоенной энергией принялся копаться в моторе.

Глаза старика, еще недавно безжизненные и тусклые, теперь горели молодым огнем. Кое–кто из проходивших мимо беженцев замедлил шаг и уставился на него.

Старик переводил злобный взгляд с одного лица на другое и уже набрал в грудь воздуху, чтобы закричать на беженцев… но тут же передумал, тяжко вздохнул и сник. И закрыл лицо руками, разом потеряв всю свою воинственность.

— Чего он сказал–то? — осведомился Ворчун.

— Этого говора я не знаю, — честно ответил Эдди.

— Что, необразованный старичок попался? — хмыкнул Ворчун. — Что до меня, так я с места не сдвинусь, покуда кто–нибудь не разъяснит нам, что происходит. Парень, мы же американцы! Наши победили, верно ведь? Что же мы толчемся здесь, в компании фрицев?

— Американцы… — проговорил вдруг белобрысый, как ни странно, на приличном английском. — Теперь вам придется драться с ними.

— Ну, наконец–то хоть один лопочет по–английски! — восхитился Ворчун.

— И неплохо лопочет, надо сказать, — прибавил Эдди.

— Недурно, — согласился Ворчун, — совсем недурно. Так с кем же это нам придется драться?

— С русскими, — сообщил молодой немец, явно наслаждаясь этой мыслью. — Они и вас убьют, если поймают. Они убивают всех на своем пути.

— Болван, — сказал Ворчун, — мы же их союзники.

— Надолго ли? Бегите, ребята, бегите. — Белобрысый выругался и швырнул гаечный ключ в развороченный мотор. Затем он повернулся к старику и что–то проговорил, явно изнывая от страха.

Старик разразился потоком немецких ругательств, но очень скоро выдохся, вылез из машины и со злостью захлопнул за собой дверцу. Опасливо глянув в ту сторону, откуда доносился рокот русских танков, оба немца обреченно зашагали по дороге.

— Эй, куда это вы направились? — окликнул Эдди.

— В Прагу. Там американцы.

Ворчун и Эдди двинулись следом.

— Вся география нынче кувырком, верно, Эдди? — жизнерадостно заметил Ворчун. И тут же пошатнулся, Эдди едва успел подхватить его. — Ух, чертово пойло шибануло мне в голову.

— Угу, — согласился Эдди, который и сам едва держался на ногах. — На черта нам сдалась Прага? Если ехать не на чем, пешком мы не пойдем — и точка.

— Точно! Отыщем какое–нибудь тенистое местечко и будем сидеть и ждать русских, — подхватил Ворчун. — Покажем им наши бирки — и дело с концом. А уж когда они их увидят, то закатят нам пир горой.

Он запустил пальцы за ворот и выпростал бирку.

— О да, конечно, — пробормотал белобрысый немец, который незаметно прислушивался к разговору. — Пир вам русские закатят, да еще какой!

Колонна беженцев, между тем, густела и замедляла шаг. И вдруг остановилась, послышались встревоженные голоса.

— Верно, впереди какая–нибудь дамочка пытается разобраться в дорожной карте, — сострил Ворчун.

Издалека донеслись крики, нараставшие, точно шум прибоя. Минуту спустя причина остановки стала ясна. Колонна беженцев столкнулась с другой — охваченные ужасом люди двигались как раз навстречу. Русские были повсюду. Два людских потока смешались посредине безымянной деревушки, закружились бессмысленным водоворотом, выплескиваясь на поля и склоны обступивших деревню гор.

— Все равно у меня в Праге нет ни одного знакомого, — объявил Ворчун и, сойдя с шоссе, прочно уселся у ворот обнесенной забором усадьбы.

Эдди последовал его примеру.

— Бог ты мой, — сказал он, — может, нам, Ворчун, остаться здесь да открыть оружейную лавку? — Взмахом руки он обвел разбросанные на траве винтовки и пистолеты. — Пулями торговать и все такое прочее.