— Это моя работа, сама разберусь, — отвечаю резче, чем хотела.

Прохожу на кухню. Занимаю свое место. Аппетитный торт вызывает только тошноту, запах кофе раздражает. Скорее, просто психологически, но все равно, мутит меня сильно и хочется поскорее уйти и узнать правду.

— Жизнь тебя ожесточила, — женщина присаживается около меня, берет за руку. — С одной стороны хорошо, можешь за себя постоять, с другой, ты не хочешь замечать очевидного. Отказываешься от счастья.

— Я буду счастлива, Елена Эдуардовна. Просто не с вашим сыном. Наши дороги с ним давно разошлись, — голос мой звучит глухо.

— Послушай меня, Викусь. Знаю, что людям свойственно набивать шишки самим, но порой чужой опыт, если взять его на вооружение, поможет избежать этих самых шишек, — гладит меня по руке, и смотрит таким жалостливым взглядом.

— Не стоит, Елена Эдуардовна. Я к вам в обеденный перерыв забежала, времени мало. В другой раз, — пытаюсь улизнуть. Не до ее разговоров мне сейчас.

— Послушай, — говорит на удивление твердо.

— Хорошо, — киваю. Подавляя вздох. Она не успокоится. Надо просто молча выслушать и тогда уже улизнуть.

— Я в свое время упустила любовь всей своей жизни. Я за него не боролась. Была гордой, — достает платочек, вытирает глаза, которые вмиг увлажняются. — Беременной и гордой. Я любила так, что не представляла жизни без своего Степана. Он был моим светом. Моим воздухом. Я просыпалась и засыпала с мыслями о нем. Он был сыном очень богатых родителей, мой отец был лучшим другом его отца. Наша семья тоже всегда жила в достатке. Папа, царствие ему небесное, всегда шутил, что если бы мы сами не сошлись со Степой, то он бы организовал нам договорной брак. Наш союз был выгоден родителям. А мы просто любили и наслаждались этим чувством, — когда она рассказывает о событиях давно минувших дней, словно переносится в тот период, и я вижу перед собой не женщину в возрасте, а молодую красивую девчушку. Мне было восемнадцать, когда я забеременела. Это было счастье. Степа носил меня на руках и мечтал о нашей совместной жизни. А потом случилось горе. Мы поехали в дом отдыха на выходные в горы, а когда я вернулась домой, нашла своих родителей… нас ограбили, а их… — она долго молчит. Слова даются очень сложно. — Зарезали… Я смотрела не тела своих родителей, и не верила. Мне казалось, они сейчас встанут и пойдут. Я вызвала скорую. Ползала в ногах у врачей и умоляла вылечить моих мамочку и папочку. Я очень тяжело переносила тот период. Степа был рядом. Но я ушла в свое горе. Родители у меня были лучшие. Я ощущала их любовь, каждую минуту своей жизни. А потом ко мне пришел Ярик. Он был лучшим другом Степы. Он сказал, что больше не может молчать. И выдал, что у Степы другая. Я не поверила. Этого просто не могло быть. Но он не унимался, потащим меня домой к каким-то людям и там, через окно я увидела, как Степа обнимал другую девушку. Пока я убивалась от горя, он веселился и ни в чем себе не отказывал. Потом Ярик привел ко мне в дом ту девицу, которая рассказала про жаркие ночи со Степой. А я убитая горем, потерей родителей… я поверила… ожесточилась на весь мир. Степа оправдывался, говорил, что все это не правда. Но я его и слушать не хотела. Будучи беременной, под эффектом злых эмоций я назло ему вышла замуж за Ярика. Он предложил союз, чтобы отомстить. И я, безмозглая, не придумала ничего лучше, как согласиться. Уже в браке с Яриком я родила дочь, которую муж записал на свое имя. А Степа… Степы не стало еще до рождения дочери. Он отправился в горы. Он так любил горы, там переживал всегда самые трудные моменты жизни… но на этот раз горы оставили его у себя навсегда… Сошла лавина, которая забрала жизнь моего любимого.

Глава 29

Елена Эдуардовна замолкает. Взгляд отсутствующий, смотрит куда-то в прошлое, где, по всей видимости, осталось ее сердце.

Подхожу сзади, сжимаю ее плечи. Молчу. Чувствую, что слова в данном случае лишние. Они не помогут утешить, они не заберут боль.

— Время, Викочка, не лечит. Оно учит. Шаг за шагом помогает жить с болью, продолжать существовать, даже радоваться каким-то моментам. Но боль потери, агония сожалений, они навсегда остаются. Также как и извечные вопросы: если бы тогда… поступить иначе… предотвратить… Но «тогда» не существует. Мы все умные задним числом. А в настоящем продолжаем набивать шишки, совершать ошибки…

— Но сейчас вы нашли в себе силы уйти от мужа, — говорю хрипло. Слова женщины пропитаны тяжелой, живой энергией, слишком много в них пережитого.

— Поздно. Все поздно. Увы, силы и осознание пришли ко мне слишком поздно. Тогда горе затмило меня. И Ярик этим воспользовался, подмял под себя, сделал бесправным запуганным существом.

— Знаю, — тяжело вздыхаю.

Мне известно далеко не все, но даже то, что я знаю, дает осознание, как сильно Ярослав Михайлович измывался над супругой.

— Это я к чему, Виктория, — поворачивается ко мне, берет меня за руки, — Свою любовь я утратила. Так не соверши моей ошибки, о которой будешь сожалеть всю жизнь. Денис жив — это главное. А с остальными проблемами можно справиться. Борись за свое счастье. Если бы я боролось… то все могло было быть иначе… — по ее щекам текут крупные слезы.

— Есть разные ситуации, Елена Эдуардовна, — отвечаю осторожно. Не хочу спорить с женщиной, не хочу еще больше ее расстраивать. После откровений и воспоминаний она и так на грани.

— Я же не только любимого потеряла, ты знаешь, — она мотает головой из стороны в сторону, сильно закусывает нижнюю губу, так что выступает капелька крови. — Я не уберегла нашу со Степой доченьку… — не в силах сдерживаться, она опускает голову на стол и воет в голос.

— Это был несчастный случай. Вы не виноваты, Елена Эдуардовна, — глажу ее по спине, но вряд ли мои прикосновения способны хоть немного облегчить ее страдания.

— Я почти уверена — это ирод извел ее. Избавился о вечном напоминании о Степане. Она ведь была копией своего