что они нужны и важны. Нам обоим. Если, разумеется, они ему нужны и важны.

— Я хочу, чтобы мы поговорили с ними вместе, — в упор смотрю на него.

— Для чего?

— Для того, чтобы мои дети знали, что нужны и отцу, и матери. Они тебе нужны, Бен? Или ты сделал это только для того, чтобы наказать меня? Чтобы причинить мне боль?

Его лицо становится просто каменным.

— Как я уже сказал, ты слишком многое на себя берешь, Аврора.

— Если они тебе нужны, если тебе важны их чувства, ты начнешь спрашивать о том, чего хотят они. Не я, а они, — я специально делаю на этом акцент. — И принимать решения, исходя из их чувств в том числе, а не только из своих хотелок и застарелых обид.

— Вот как ты это видишь? — Его взгляд становится опасным. — Хотелка. Застарелая обида?

— Бен. Пожалуйста.

На его скулах играют желваки, но он все-таки отстраняется. Кивает:

— Хорошо. Хорошо, мы поговорим с ними вместе.

И на том спасибо.

— Нужно подумать о том, что и как мы будем говорить. Мы достаточно ранили их чувства. — Я нарочно говорю «мы», чтобы не вернуться к тому, от чего ушли. На самом деле, это действительно мы, я в том числе. Я не рассказала им правду с самого начала, позволила близнецам считать, что их отец — Элегард. Это была ложь, и какими бы благими намерениями она ни была прикрыта, ничего хорошего из нее не получилось.

— Правду? — как отражение моих мыслей предлагает он.

— Правду, — подтверждаю я. — Только, пожалуйста, не вздумай говорить ее всю…

— Меня не пугает вся правда, Аврора. Уверен, их она тоже не испугает.

Да ты что?!

— Я не хочу, чтобы наши дети полжизни ходили к психологу после того, как узнают, что их отец в прошлом хотел решить проблему их появления на свет кардинально.

— Но это правда, — он отталкивается пальцами от стола.

— Не говоря уже о том, — напоминаю я, — что тебе вроде как важны их чувства. Мы об этом договорились.

— Правда в том, Аврора, — перебивает он, — что я не знал, что ты беременна. И еще в том, что я понятия не имею, как бы я поступил в тот момент, если бы узнал.

Мне почему-то все еще горько. Все еще хочется, чтобы он добавил: «Я ведь говорил о гипотетических детях. Не об этих, которым смотрел в глаза», — но он этого не говорит. Возможно, оно и к лучшему, потому что я понимаю, что тогда все сделала правильно. Правильно сделала, что увезла их, что скрыла это от него. Правильно от первой и до последней крупицы моего решения… тогда почему сейчас в сердце словно проворачивают лазерный нож?

Я даже не сразу понимаю, это в его сердце или в моем, а в следующий момент он уже добавляет:

— По всем признакам, по всей имеющейся информации, по всему, что я знал на тот момент, ребенок от меня должен был тебя убить, Аврора.

— Несомненно, — выдаю я на автопилоте. Я так привыкла рядом с ним защищаться, что теперь из какого-то чувства противоречия не успеваю себя остановить. Разве это что-то меняет? То, что он сказал?

В прошлом — да, возможно, меняет.

Частично.

В настоящем… нет.

— Солливер Ригхарн, — произносит он неожиданно, и я хмурюсь.

Модель с мировым именем? Она-то тут при чем? В смысле, при чем тут…

В этот момент меня словно током бьет, навылет и в сердце. Солливер Ригхарн собиралась замуж за Торнгера Ландерстерга после того, как Ландерстерг поссорился со своей Лаурой. Вот в этот короткий период, пока Лаура, будущая первая ферна Ферверна жила в Рагране, Ландерстерг успел завести себе невесту. Получается, она была от него беременна? И умерла, потому что не выдержала черного пламени.

— Судя по выражению твоего лица, ты все поняла, — по-своему истолковывает мое молчание Вайдхэн.

Я, может быть, поняла, но не совсем.

— Она была беременна от Ландерстерга? И ребенок ее убил? — спрашиваю почему-то шепотом.

— Нет, она была беременна от побочного эксперимента моего отчима, — коротко и жестко произносит он. — И да, ребенок ее убил, хотя Ландерстерг сделал все, чтобы этого не произошло. Он и его жена поддержали ее, хотя могли этого не делать. Но факт остается фактом: я говорил с ним в прошлом, и он рассказал, как протекала ее беременность. Как ребенок медленно пил ее силы, выжигал и убивал ее изнутри. Допустить такого для тебя я не мог.

Мне кажется, что мир переворачивается с ног на голову. То есть по сути, я рисковала не только собой, когда уехала, я рисковала жизнями Роа и Риа? Что, если бы я не справилась с силой близнецов? А если бы не смогла выносить их?!

— Теперь ты понимаешь? — Бен смотрит на меня хмуро, а я сжимаю кулаки.

— Нет. Нет, я не понимаю, и никогда не пойму! Ты должен был обо всем рассказать мне! Все мне рассказать! Я… я же понятия не имела, что происходит!

При мысли о том, что могло произойти, что Лар мог остаться сиротой, а дети вообще не родиться, перед глазами темнеет. К счастью, я быстро беру себя в руки. Очень быстро, достаточно для того, чтобы продолжать разговор.

— Как я уже говорил, я не знал о том, что ты беременна, — сухо произносит он.

— И не счел нужным об этом сообщить, — я складываю руки на груди. — Знаешь, Бен, мне кажется, что мы летаем по кругу. У меня идея: давай сменим маршрут и перестанем говорить все, что содержит слова «нас», «мы» и «пара». Зато сделаем акцент на «отец» и «мать», «наши дети». Им сейчас действительно нужна наша поддержка. Они только что пережили такое…

И дело даже не в том, что он их увез.

— Они выжили после огненной лихорадки. Я не представляю и представлять не хочу, что чувствовали мои малыши. Они познакомились с глубоководными драконами — а это для них просто мечта, они всегда мечтали увидеть драконов так близко. Мо… нашим детям достаточно потрясений, поэтому предлагаю придерживаться изначального плана. Сказать им правду. Ту, что они в состоянии услышать и принять. Правду, — я делаю акцент, видя, как меняется лицо Бена, — только смягчив ее.

— Хорошо, — он касается пальцами стола в каких-то миллиметрах от моей ладони, и я ее осторожно убираю. Мне больше не нужны эти откровенные прикосновения, которые вышибают из меня воздух, искры и разум.

— Хорошо? — спрашиваю недоверчиво. — То есть ты согласен?

Он кивает.

— При условии, что вы останетесь в Рагране.

Мы действительно летаем