выходило на сторону перрона и если приподнять защитную шторку, то можно наблюдать за происходящим. А значит, если будет подстава, то я замечу.

— Хорошо, мы ждем, — сказал я и уселся на полку.

Народ убывал медленно. Кто-то вытаскивал баулы и по несколько раз возвращался в вагон за новой порцией вещей, кто-то просто с трудом мог двигаться после зверств полиции. Парень со сломанной рукой спускался осторожно и медленно, чтобы не дай бог соскользнуть и получить еще травму.

Я наблюдал сквозь крохотную щелку между рамой и шторой за перроном.

Люди в форме на общие вагоны смотрели внимательно, видимо, решили, мы будем прятаться в них. Они осматривали каждого выходящего, словно обнюхивали его. Уверен, Олесю-то они все знали в лицо, а искали в первую очередь меня. Может тоже решили подняться за мой счет?

— Кто-то остался в вагоне? — спросил один из форменных проводника.

Тот зашел в вагон, сделал вид, что очень внимательно его осматривает и вернулся обратно.

— Нет, все вышли. Если вы кого-то встречаете, то возможно, он ехал в другом вагоне. Если вы назовете мне фамилию, я могу поискать по спискам пассажиров.

— Нет, — отрезал форменный и отошел от вагона.

Проводник поднялся в тамбур и закрыл дверь вагона, ведущую на перрон.

Подошел к купе и приоткрыл створку.

— Выходите, но к окнам в тамбуре не приближайтесь.

Я пропустил Олесю вперед и двинулся следом.

В тамбуре железнодорожник долго осматривал переплетение путей за окном, высматривая нет ли кого подозрительного. Наконец, видимо убедившись, что все в порядке, открыл дверь ключом и аккуратно толкнул ее от себя. Когда раздался тихий скрип, он скривился, как от зубной боли и замер. Через секунду продолжил. На этот раз дверь не скрипела.

— Спускайтесь и идите прямо. Сейчас пойдет маневровый с товарными вагонами. Как раз успеете перейти эти пути. Затем он перекроет видимость минут на пять. Может чуть дольше. Сможете незаметно ускользнуть.

— Спасибо! — я был искренне благодарен за помощь.

Тем более этот человек никому не был обязан помогать. Но мир не без добрых людей, как когда-то очень давно любил говорить мой отец. Меня немного смущало то, что я должен был сделать дальше, но безопасность прежде всего. Уверен, проводник бы и сам согласился на это.

Я еще раз поблагодарил человека за помощь и легонько коснулся его разрядом, что незаметно скользнул по ладони. Проводник отключился и стек по стене тамбура. Я аккуратно усадил его так, чтобы он не упал и спустился следом за Олесей.

Через пять-семь минут проводник очнется, но не будет ничего помнить. Правда любой, кто его решит допросить сможет выяснить что случилось ранее, как я разбирался с полицейскими. Да и это воздействие легко заметить. Ведь он не будет помнить не только, что мы приходили в вагон, но и как выпускал людей по прибытии. Так что так себе защита, но другую я пока не освоил. Что могу, то и делаю.

Дверцу я плотно прикрыл, а затем с силой надавил до характерного металлического щелчка. Правда, одновременно с ним, что-то хрустнуло у меня в боку, причинив боль, выбившую у меня искры из глаз, но тут сам виноват. Мог бы и подумать немного.

Ребра до конца не зажили и сейчас я еще немного добавил себе проблем.

Я сунул руку под куртку. Вытащил и уставился на размазанную по пальцам кровь. Олеся, заметив это, ойкнула и поджала губы.

Чего волноваться-то? Ну кровоточит рана. Ничего до свадьбы заживет. Надеюсь. Тут главное новых дырок не допустить. Моё тело мне нравилось, и я хотел бы оставить его в целости и сохранности. Оно и девчонкам нравилось, но девчонки любят и со шрамами.

Мы побежали от поезда в сторону, куда нам указал проводник. Я не мог развить какую-то особую скорость, так что бежали мы довольно медленно. Тем более, что запорошенные снегом камни оказались до ужаса скользкими.

Серое небо, затянутое тучами, мелкая крошка снега, что сыпался вертикально вниз. Мрак. Ветра не было, но холодок забирался под полы куртки.

Мы едва успели проскользнуть перед маневровым локомотивом, толкавшим перед собой вереницу груженых вагонов, тоже припорошенных сверху снежком, от чего было не ясно, что перевозили.

Нам посигналили, но не думаю, что этот звук нас как-то выдал. Машинисты сигналят при каждом удобном случае, словно хотят перебудить всех соседей, кто мешал им спать прошлой ночью.

Через пути мы выбрались на другую сторону железнодорожной станции. Хорошо, что в этом мире еще не додумались оградить пути высоченным забором. Так что мы спокойно вышли с территории железной дороги и оказались в промышленной зоне.

Сколь бы ярым сталкером я не был, но в этих окрестностях до этого момента не появлялся. Я даже не представлял, где именно мы находимся.

Олеся взяла на себя обязанности штурмана и вела нас куда-то вглубь узких проулков, огибающих высокие глухие здания непонятного мне назначения.

— Куда мы идем? — спросил я, уже начав задыхаться от быстрого шага и боли во всем теле.

Ребра, казалось, впивались в мои легкие изнутри. Я знал, что это невозможно, что у меня всего лишь трещины, но ощущал это именно так. С каждым шагом боль становилась все острее и навязчивей.

— Тебе надо к врачу, — ответила Олеся.

— Стой! — прохрипел я и остановился. — Ты собралась сдать меня в больницу?

— У тебя нет другого выбора, — произнесла девушка. — Если ты сейчас же не отправишься к врачу, тебе станет только хуже.

— А если я отправлюсь в больницу, то меня быстренько найдут и возьмут тепленьким во сне. Вот уж не для того я терплю всю эту боль, чтобы доставить им радость схватить меня так легко.

— Да с чего ты взял, что тебя станут искать в больнице? — не выдержала Олеся и повысила голос.

Я улыбнулся и дал ей расклад:

— Сейчас, когда мы не сойдем с поезда и полиция убедится, что люди Мироновых никого не взяли, они начнут волноваться и опросят проводников. Наш расскажет, что двое ехали в вагоне. И да, один из них был ранен. Затем другие проводники подтвердят, что были те, кто схватился с полицией и пострадал при этом. И, может быть, наш добрый проводник не вспомнит, что мы приходили, но под пытками он сознается, что перевязывал мне ножевой порез и бинтовал сломанные ребра. А это прямой путь в больницу. Сколько в Новой Москве больниц?

Олеся замолчала и только пожала плечами.

— То-то и оно, что не знаешь. А полиция знает. И в каждую из них отправят человека. Уверен, у них есть на это ресурсы. А значит по прошествии совсем небольшого времени нас там найдут.

— Ты готова вернуться в семью?

— Нет! — Олеся отчаянно замотала головой. — Я не вернусь!

— Вот и я не хочу попадать в лапы к полиции. И пусть считается, что они подчиняются Ковалевым, уверен, есть и продажные товарищи. А тот, кто меня похитил имеет средства и сможет подкупить этих людей. Так что, если не сами полицейские заполучат меня, то он, а если не он, то уж Смирнова точно не поскупиться на деньги, лишь бы заполучить меня. Я, конечно, тот еще перец, но и со мной можно совладать, что и показало похищение, организованное иностранными гражданами.

От моего монолога Олеся как-то скисла и потерялась. У девушки был план с больницей, а сейчас она попросту не знала, что делать.

Зато я понял, что предпринять. Прямо сейчас мое тело не выдержит поездки на снегоходе в течении четырех часов. Да еще непонятно, где взять кристалл, чтобы запустить снежный байк. А значит нужно искать варианты здесь в Новой Москве. И у меня был только один адрес на примете.

— Ты хорошо знаешь город? — спросил я у Олеси.

— Центр хорошо, окраины хуже, — честно призналась девушка.

— Особняк Ковалевых найти сможешь?

Олеся фыркнула и посмотрела на меня осуждающе.

Вот тебе и десять семей, кто решает судьбу страны. Те, кто должен был вместе вести нас к светлому будущему, фыркают при имени другого и не хотят сотрудничать.

— Ты собрался просить убежища у этой старой карги Розы Ковалевой?

— А что? Думаешь не приютит? — усмехнулся я. — Неужто я не хорош собой, чтобы склонить на свою сторону старую женщину?

Олеся скривилась, словно откусила лимон и ее заставили пережевать его.

Но затем усмехнулась и спросила:

— Ты ведь шутишь?

— Нет, — серьезно ответил я. — Вот только не у нее я собираюсь просить приюта, а у ее внучки.

— Даны? — удивилась Олеся. — Они же всей семьей сидят в бункере?

Я пожал плечами и повел бровью.

— Не может быть! — воскликнула девушка. — Как она вышла? Почему никто не знает? Это же такая новость!