Русские также постоянно атаковали в других местах. Они не боялись смерти и спокойно шли по телам своих павших товарищей. Офицеры гнали их вперед угрозами, но они и сами были очень храбры. Несмотря на это, мы держались. Наконец стало тише. Позавчера мы потеряли 5 танков; вчера – 3. Мы отступили к двум «плацдармам». Это только на словах кажется просто, но не в том случае, если у вас есть поврежденные танки, раненые, убитые и обозы. Тем не менее нам это удалось.

Во всем полку осталось всего 44 боеспособных танка. Топливо, боеприпасы, продовольствие – в первую очередь хлеб – подходили к концу.

Из дневников Ганса Шойфлера

Мне кажется, мы попали из огня да в полымя. После ранения я вернулся в свою роту. Я проторчал в санитарной палатке ротного врача, потому что главный медицинский пункт в Черикове находился под огнем русской артиллерии. Я предпочел остаться на позициях, как легкораненый. Только небольшой осколок в глазу иногда причинял мне беспокойство.

Несколько дней в штабе дивизии было очень жарко. Мы только что пережили трудную ночь. Русские непрерывно атаковали командный пункт. Они подвели два тяжелых орудия на позицию рядом с дорогой и стреляли прямой наводкой с дистанции 150 метров в сосредоточение наших машин. Противотанковые, зенитные орудия и пулеметы обрушили огонь в нашем направлении. Темно-коричневые людские массы наступали на нас с криками «ура!». В первой стычке примерно 200 вражеским солдатам удалось прорвать нашу оборону и уйти на юг. Мы не могли ничего им противопоставить, поскольку в штабе не было тяжелого вооружения. Сдвинутые вплотную в непосредственное охранение бронемашины радиосвязи с легкими пулеметами более или менее удерживали русских на расстоянии. В ближнем бою разведка батальона связи уничтожила располагавшееся на лесной просеке неприятельское тяжелое орудие, бравшее на прицел и хладнокровно расстреливавшее машину за машиной. В ходе схватки обер-лейтенант Лённинг, обер-ефрейтор Швинг и обер-ефрейтор Штарк были убиты. Русские солдаты обобрали убитых, раздев их до нижнего белья.

Тяжелораненые прошлой ночью находились в санитарной палатке. Легкораненые были задействованы в качестве караула в непосредственном охранении. Это было действительно лучше, чем без дела сидеть в окопе. Санитарная палатка была вся изрешечена пулями и осколками снарядов. После того как нескольких раненых убило в палатке, вокруг нее соорудили земляной вал.

Второе русское орудие также заставили замолчать. Случайно проезжавший по дороге танк уничтожил его вместе с зениткой. По оценкам полковника Эбербаха, в лесах вокруг нас находилось от 10 до 12 тысяч солдат Красной армии, все они надеялись прорваться на юг. Воистину радужная перспектива на несколько ближайших ночей. Нам действительно следовало быть начеку, чтобы русские не застали нас врасплох и не прорвались через наши позиции. В схватках в лесу они были истинными мастерами боя, намного превосходившими нас, городских франтов. На протяжении дня они не вступали в бой, если только их первыми никто не потревожил. У этих «детей природы» нервы были словно стальные канаты. В дополнение к этому они великолепно владели искусством маскировки. Вы могли часами лежать на земле всего в 5 метрах от них и даже не заподозрить, что они рядом. Красноармейцы были очень отважны, и в их душах не было ни капли страха. Они забирались в свои окопы и сражались до тех пор, пока им не простреливали руки. В тот момент мы не получали никакой поддержки от люфтваффе.

27 июля. Наконец с севера подошла наша пехота. Мы готовились наступать на Рославль. Все мы вздохнули с облегчением, поскольку война в лесу – не дело танковой дивизии.

Мы стояли в деревне Дарливое в 9 километрах перед рекой Сож. За рекой, окутанный облаком дыма и гари, лежал плацдарм, столь упорно обороняемый в течение последних десяти дней нашей пехотой. Мы ждали приказа наступать. На наших пехотинцев обрушивался мощный артиллерийский огонь. Один воздушный налет русских следовал за другим. В чистом небе не видно было ни единого немецкого самолета.

Дивизия вела широкомасштабное наступление на Рославль и в направлении на юг. Наступление развивалось быстро. Нам помогали «Штуки» (Ю-87) люфтваффе. Командный пункт дивизии обстреливали легкие орудия русских, прозванные «ратш-бумами».

Неприятель оборонялся вдоль каждой реки. Заболоченные русла ручьев представляли собой труднопроходимые преграды. Мины, противотанковые и зенитные орудия наносили нам огромные потери. Приходилось постоянно отбивать атаки неприятельских танков. Нам помогала наша истребительная и бомбардировочная авиация.

11:40 – дерзкая атака на бреющем полете неприятельских самолетов на командный пункт дивизии. Наша четырехствольная зенитная установка отстреливалась с подлинным самопожертвованием. Ее огонь не оказывал видимого действия, поскольку самолеты имели хорошее бронирование. Они выпустили по нас свои ракеты. Это было наше первое столкновение с подобного рода самолетами[30]. Неприятелю удалось достичь эффекта полной неожиданности. Мы похоронили 5 убитых и доставили в медицинскую часть 14 раненых.

Поскольку у русских войск по обеим сторонам дороги стояло по меньшей мере два батальона и четыре батареи, 35-й танковый полк вынужден был обходить Рославль с юга. Полк выступил в 6:30. Подойдя к деревне Плосково, танки подверглись мощному обстрелу из противотанковых, зенитных и полевых орудий с фланга. Машина подполковника Хохбаума загорелась. В разгоревшейся ожесточенной схватке несколько батарей артиллерийских и зенитных орудий противника были уничтожены.

В 10:05 мы вошли в центр города Рославль. Часть мостов в городе захватили целыми благодаря смелости роты фон Гауппа. Большой мост через реку Остёр был разрушен.

В ходе наступления на Рославль танковый полк потерял 10 человек убитыми, но захватил 17 полевых, 28 противотанковых и зенитных орудий и 9 танков.

Генерал-полковник Гудериан прислал радиограмму 4-й танковой дивизии в связи с захватом важного города: «Благодарность и хвала 4-й танковой дивизии».

Ходили слухи, что нас отведут с линии фронта и направят на юг.

После трагических потерь штаба 4-й пехотной бригады в дивизии эту бригаду переформировали в 5-ю танковую бригаду под командованием полковника Эбербаха. Глубоко растроганный, он попрощался со своим старым полком, которым он командовал с самого начала войны и который лично формировал: