Помимо этого, они были подъ сильнымъ вліяніемъ извѣстныхъ теоретиковъ анархизма, которые и поддерживали ихъ на высотѣ стремленія къ идеаламъ.

Но, тѣмъ не менѣе, фактъ остается фактомъ: экспропріація, произведенная въ цѣляхъ пропаганды, до извѣстной степени используется и какъ средство пропитанія для самихъ экспропріирующихъ.

Собственно особаго противорѣчія съ ученіемъ анархизма въ этомъ фактѣ, конечно, нѣтъ, и для насъ онъ важенъ только потому, что этимъ стирается до извѣстной степени принципіальная разница между экспропріаторомъ анархистомъ и просто экспропріаторомъ. Разница отношеній у тѣхъ и у другихъ къ экспропріируемымъ цѣнностямъ только количественная.

Одни говорятъ, что «проѣсть» можно ровно столько, сколько требуется, чтобы не умереть съ голоду, — а другіе этими нормами не довольствуются, а говорятъ, что экспропріируй и удовлетворяй всѣ твои потребности, до кутежей включительно.

Въ качествѣ сторонниковъ послѣдняго мнѣнія въ Закавказьи выступаетъ довольно таки сильная группа экспропріаторовъ-гастролеровъ. Ихъ 20–30 человѣкъ, но всѣ молодцы на подборъ, молодые, сильные, ловкіе, гибкіе, какъ пантеры.

Мнѣ пришлось встрѣтиться съ однимъ изъ руководителей этой группы на вечерѣ, устроенномъ губернаторшей въ пользу какого то просвѣтительнаго учрежденія.

Насъ кто-то познакомилъ, и, какъ это часто бываетъ, я не разслышалъ его фамиліи, а онъ моей.

За бутылкой мѣстнаго вина мы разговорились. А такъ какъ въ это время анархизмъ и анархисты интересовали тамъ всѣхъ, то и мы, естественно, говорили о томъ же.

— Да, успѣхи большіе дѣлаютъ здѣшніе анархисты, — сказалъ я, не помню ужъ, по поводу какого его замѣчанія.

— Э! успѣхи! — пренебрежительно бросилъ онъ. — Книжки читаютъ, прокламаціи печатаютъ. Что такое прокламація? Что она можетъ? Вотъ возьми! — И онъ положилъ предо мной «сегодняшнюю» прокламацію анархистовъ. — Что это — бомба, развѣ, или пушка, или броненосецъ? Листокъ! Паршивый листокъ бумаги!.. Развѣ онъ можетъ разрушить капитализмъ? Ничего онъ не разрушитъ.

— Но… простите! — попробовалъ я остановить его. — Можетъ быть эта прокламація и ничего не разрушитъ, можетъ быть, она очень плоха: я ее не читалъ, — но вообще литература далеко не маленькая сила, какъ извѣстно… она даетъ знаніе, а знаніе въ свою очередь разрушаетъ заблужденія.

— Заблужденіе! — перебилъ онъ меня. — Какое заблужденіе? Развѣ у насъ кто заблуждается на этотъ счетъ? Всѣ понимаютъ, что капитализмъ нужно разрушить. Ну, и разрушай! Вотъ, бери руками и разрушай!

И онъ поднялъ мускулистыя руки, сжатыя въ кулаки.

— Ничего они не понимаютъ — нѣсколько спокойнѣе продолжалъ онъ. — Книжки читаютъ, а ничего не понимаютъ. Они говорятъ: нельзя на себя тратить? Скажи, пожалуйста, какъ это можно, чтобы человѣкъ экспропріаціи производилъ, а на себя ничего не тратилъ, съ голоду подыхалъ?..

— Простите, но они, кажется, только противъ излишествъ…

— Какое излишество? Что значитъ излишество? Бутылку вина выпить — излишество? Поужинать, «Мравалъ джаміеръ» пропѣть излишество? Человѣкъ на смерть идетъ, себя не жалѣетъ, а ему не позволяютъ съ друзьями одинъ вечеръ повеселиться! Развѣ такъ жить можно? Такъ… одинъ разъ пойдетъ (на экспропріацію), а въ другой разъ не пойдетъ.

— Что же, по вашему мнѣнію, нужно?

— По нашему мнѣнію нужно, чтобы человѣкъ «работалъ» и жилъ; хорошо работалъ и хорошо жилъ! Если онъ сегодня на 10000 рублей экспропріацію сдѣлалъ, пусть хоть всѣ въ одинъ вечеръ проживетъ.

— Но, вѣдь, это будетъ грабежъ для кутежа! При чемъ же тутъ анархизмъ?

— Анархизмъ мы такъ понимаемъ: человѣкъ долженъ быть справедливымъ и смѣлымъ… Вотъ! Больше ничего не надо.

— Но какъ же такъ? Гдѣ же тутъ справедливость? Одинъ сегодня экспропріируетъ и прокутитъ въ компаніи 10000 р., а рядомъ сотни людей голодаютъ! Какая же это справедливость!

— Это—10000 рублей- я такъ только сказалъ: можетъ, если хочетъ. — Но смѣлый человѣкъ и справедливый не станетъ пропивать такія деньги, когда рядомъ голодные: у него душа большая! Онъ не забываетъ бѣдныхъ и несчастныхъ никогда. Вы знаете Нико? Слышали?

— Какого Нико?

— Былъ такой, нашъ грузинскій герой.

— А! Эта… легенда! Слышалъ, слышалъ…

— Ну, вотъ! Развѣ Нико станетъ пьянствовать, если народъ голодаетъ?

— По смыслу легенды это, дѣйствительно, недопустимо.

— Никогда онъ не станетъ пьянствовать! Этого нельзя думать! А только и ему жить надо. Коли онъ все отдаетъ для борьбы, то долженъ жить. Если ты разрушаешь строй капитализма, такъ и живи отъ… этой работы. Иначе ты ничего не разрушишь, а самъ умрешь съ голоду. Понимаешь? Вотъ, если бы тебѣ сказали: «Этотъ домъ нужно разрушить: отъ этого очень большая польза будетъ народу — разрушай его»— сказали бы это, а хлѣба тебѣ не дали бы и ничего не дали бы… Ты бы день, два, три разрушалъ, а сотомъ умеръ бы съ голоду. Одинъ подъѣздъ, можетъ быть, успѣлъ бы сломать… Какой толкъ изъ этого?

— Насколько я понялъ васъ, ваша мысль такова: экспропріаторъ всецѣло долженъ посвятить себя экпропріаціямъ, какъ единственному средству борьбы съ капитализмомъ, а поэтому и самъ долженъ жить за счетъ добычи отъ «враговъ», не стѣсняя себя въ удовлетвореніи своихъ потребностей.

— Такъ, такъ! — кивалъ онъ головой въ тактъ словамъ. — Онъ долженъ быть экспропріаторомъ сегодня, завтра — всегда и у него должно быть все, что онъ хочетъ; онъ долженъ хорошо жить. Тогда онъ будетъ сильнымъ и смѣлымъ, и за нимъ всѣ пойдутъ. Вотъ, какъ Нико. Онъ ничего не боялся, справедливый былъ человѣкъ… Если бы теперь онъ былъ?! О!.. За нимъ вся Грузія пошла бы.

— Опять Нико! — подумалъ я.

И мнѣ припомнилась встрѣча съ однимъ поклонникомъ того же Нико.

Я приведу эту встрѣчу, какъ она была у меня записана тогда лѣтъ 7–8 назадъ. Мнѣ кажется, это отступленіе не будетъ лишнимъ, такъ какъ до извѣстной степени бросаетъ яркій свѣтъ на ту почву, на которой создалось и держится столь высокое настроеніе закавказскихъ грузинъ вообще. Нико — это символъ справедливости и силы, выходящихъ изъ нѣдръ народа, какъ противовѣсъ той несправедливости и угнетенія, съ которыми не мирится вольная душа горца.

ГЛАВА XI

Нико.

(Легенда).

1.

Мы, — я и старикъ Сандро, — были окружены горами Кахетіи. Онѣ нависли надъ нами и осѣняли насъ со всѣхъ сторонъ.

И странное чувство навѣвала тѣнь этихъ горъ: все, какъ будто, погрузилось въ неясную, туманную мечту; на всемъ лежалъ какой то отпечатокъ чего то далекаго, неуловимаго.

Было тихо, и намъ казалось, что вокругъ насъ что то беззвучно движется, не вызывая, однако, ни малѣйшаго колебанія ароматнаго воздуха.

— Его душа летаетъ тутъ, — тихо, какъ то одними губами произнесъ старикъ Сандро.

Мы стояли другъ противъ друга, а между нами была куча камней, сложенная пирамидой, почти въ ростъ человѣка.

На эту то кучу и указывалъ глазами Сандро.

— Тутъ его убили, тутъ и похоронили… Справедливый былъ человѣкъ.