— Александр, — Зоя подошла к нему сзади, положила руки на его плечи. — Прошу тебя, не сердись. Я послала Лейе собрать для меня кое-какие травы. Он принесет их, я тут же отправлю его с поручением к отцу, и мы будем одни…

— Ну, хорошо, — пробурчал примирительно Ланге, — хорошо…

Зоя просияла. Подарив Ланге долгий поцелуй, она принялась облачаться в охотничий костюм.

— Извозчик!

Владимир Кордин шагнул на мостовую, сел в остановившуюся возле него извозчичью пролетку.

— Вези на Предтеченскую, к театру…

На углу стоял городовой. Он пристально всмотрелся в извозчика и седока, приготовился записывать номер. Кордину опасаться было нечего, он заплатил долг обществу за свои последние прегрешения и в настоящий момент был перед законом чист. Поэтому он лишь с ленивым любопытством подумал, какие же правила нарушил извозчик. Может быть, сблизился с идущим впереди экипажем теснее, чем на положенные три сажени? Впрочем, нарушения всегда найдутся, а записанный номер — это штраф.

Извозчик это тоже понимал. С кличем «Берегись!» он бросил полтинник под ноги городовому. Тот будто и не заметил монеты, но украдкой наступил на нее сапогом.

— Что, брат? — весело спросил Кордин. — Лучше мало сейчас, чем много потом?

— Да ну тебя, барин, — расстроенно отмахнулся извозчик. — Житья нет от этих поборов…

— Не унывай, возмещу тебе убыток… Прибавь-ка ходу!

За полквартала до театра Сельвинского Кордин расплатился с извозчиком, добавив щедрые чаевые. Он направился не к театру, а к роскошному дому, почти дворцу на противоположной стороне улицы. По-хозяйски он вошел в вестибюль.

— Елена Андреевна дома? — спросил он у появившегося лакея.

— Баронесса не принимают… Нездоровы…

— Меня она примет.

Лакей с сомнением оглядел элегантный, но немного чересчур дерзкий, на грани хорошего вкуса, костюм визитера.

— Как прикажете доложить?

— Доложи — Владимир…

— Просто Владимир?

— Да, да, — нетерпеливо подтвердил Кордин. — Вот же цербер… Ты, видно, недавно служишь?

— Две недели, сударь.

— Не «сударь», а «ваша милость»… А прежде, часом, в охранном отделении не служил?

— Изволите ли видеть, ваша милость…

— Все! — Кордин взмахнул тростью. — Быстро докладывать, одна нога здесь, другая там!

Лакей побежал наверх по устланной бордовым ковром мраморной лестнице. Кордин сбросил на руки другому слуге плащ, шляпу и трость, прошелся по вестибюлю, рассматривая подзабытые им витражи.

Ждал он недолго. Уже через минуту его сестра, золотоволосая красавица, со слезами на глазах обнимала его.

— Владимир…

Кордин поцеловал ее в губы, вложив в этот поцелуй более чем братскую нежность. И она ответила ему более пылко, чем приличествовало родной сестре… Смутившись, она покраснела, отступила.

— Ну, здравствуй, Лена — сказал Кордин, с явным удовольствием разглядывая сестру. — Ты мало изменилась за эти два года, разве что стала еще соблазнительнее…

— Два года, два месяца и четыре дня…

— Ого! — восхитился Кордин. — Не скрою, приятно, когда считают и дни… Но не будем же мы здесь разговаривать?

— Идем в библиотеку… Или в курительную?

— В курительную, — выбрал он. — И вели принести вина.

— Какого?

— Моего любимого! Ты все забыла, считая дни? «А в таверне, в бокалах не много вина, и в угасших сердцах еще меньше надежды…». Нет, нет! — он засмеялся. — Эти стихи сейчас ко мне не относятся. Мое сердце пламенеет огнем новых надежд!

Елена взглянула на брата с плохо скрытой тревогой, но ничего на это заявление не ответила. Вызвав лакея нажатием кнопки электрического звонка, она распорядилась подать в курительную вино.

Путь пролегал через картинную галерею, длинный и узкий зал, вытянувшийся вдоль фасада. Здесь внимание Кордина привлекли несколько картин, которых он не видел прежде.

— Продолжаешь пополнять свое собрание?

— Пополняла до недавнего времени. Я больше не покупаю картин.

— О! Надеюсь, не из-за денежных затруднений?

— Конечно, нет… Владимир, об этом потом. Посмотри лучше, вот неплохой пейзаж Яна Сиберехтса… Около 1660 года… Вот портреты Констанс-Мари Шарпантье, ученицы Давида. Очень милые, правда?

— Да, мило… А эта картина? Лукас Ван Уден?

— Как видишь, подписи художника нет, но я купила ее как ван Удена. Это полотно помог атрибутировать профессор Сергеев, если ты его помнишь…

— Еще бы! Этому специалисту можно доверять… Он дал письменное заключение за своей подписью?

— Да…

— Тогда все в порядке. И сколько ты заплатила за творение антверпенского ремесленника?

— Ван Уден был учеником Рубенса, как-никак!

— Помощником, а не учеником… Так сколько?

— Двенадцать тысяч.

— О темпора, о морес… — Кордин рассматривал картину вплотную, затем отошел назад, прищурился. — Не вижу оснований опровергать уважаемого профессора. Ван Уден, его рука. Примерно 1630-й год или около того. Он тогда так писал… Смелые диагонали! Посмотри, в какой динамичный поток сливаются световые блики… Фигуры в пейзаже, повозки, фургоны написаны… Да, явно им самим. Силуэты на дальних планах — тоже. А вот группы животных на первом плане скорее всего помог нарисовать более знающий анималист.

— Кто же?

— Ну, с кем сотрудничал ван Уден… Тенрис? Хендрик ван Бален? Онсалес Коквес? Нет, вряд ли… Здесь чувствуется рука художника из ближайшего окружения Рубенса. Возможно, Снейдерс или Иорданс… Да нет, ты не прогадала. К тому же спрос на старых голландцев постоянно возрастает… Ладно, идем.

Когда они устроились на удобных кожаных диванах в курительной, Елена подняла бокал, полный рубинового вина.

— За твое возвращение…

Владимир Кордин улыбнулся ей, и они выпили.

— Как… Там было? — спросила она тихо, сочувственно, и все же с оттенком болезненного любопытства.

Кордин пожал плечами.

— А как бывает в тюрьме? Невесело. Черт меня дернул подписывать тот злосчастный вексель! Но дело-то казалось верным… Просто не повезло.

— Не повезло, — вздохнула Елена. — А теперь у тебя какие намерения?

— Попросить у тебя денег.

— Владимир!

— Не торопись, выслушай… Я прошу денег не просто так, а в долг. Через месяц ты их получишь обратно, с процентами. Десять процентов тебя устроит, под честное слово?