– Он выполнял данное слово, мама, как и положено человеку чести.

– Дорогая моя, мужчины дураки, они дают себя связывать такими легкомысленными поступками. Южане победят. Я знаю это так же четко, как четко вижу твое лицо. Мы с тобой должны позаботиться, чтобы наша семья уцелела и процветала.

По коже Виолы пробежал холодок. Она нервно облизнула губы, надеясь, что по лицу невозможно прочесть ее мысли.

– Что вы задумали, мама?

– Помогать нашим братьям-южанам всеми возможными способами, Виола.

– Какими? – запинаясь, спросила Виола, надеясь, что мать имеет в виду что-то невинное, вроде посылки писем родственникам в Фэр-Оукс.

– Дорогая, мы можем найти множество способов. Самое простое, разумеется, передавать корреспонденцию; никто не посмеет нас задержать. Куда полезнее собирать интересные обрывки сведений среди болтливых янки и передавать их кому надо на юге. Ты сможешь тоже принести пользу, если научишься кокетничать.

– Шпионаж? – Голос Виолы надломился. Следующие слова она проговорила шепотом: – Но ведь это предательство.

Впервые в жизни мать по-настоящему посмотрела на нее, подумала Виола. Некоторое время она колебалась, сжав губы. Потом рассмеялась звонко, как девушка. Не один мужчина пленился ее смехом.

– Мое дорогое дитя, преступное поведение исключено. Не говори глупостей.

Виоле хотелось поверить ей.

– Правда, мама?

Миссис Ричард Линдсей погладила дочь по щеке.

– Даю слово, Виола. Я никогда не совершу предательства.

Виола с облегчением закрыла глаза.

При воспоминании о том разговоре по коже Виолы пробежал холодок.

Утром 1861 года она и забыла, что предательство – преступление, которое определяют победители, и к победившей стороне оно неприменимо. Однако мать не раз напоминала ей об открытой для нее истине в следующие четыре года, когда она целеустремленно добивалась победы конфедератов.

Виола сделала еще глоток кофе.

Ей всегда хотелось иметь кого-то, на кого можно полностью положиться, и теперь у нее появился такой человек – она сама. Ей не нужен больше никто, чтобы с честью вырваться из поселка. Ее сделка с Уильямом Донованом оплатит долги Эдварда и даст ей возможность начать новую жизнь в Сан-Франциско. А мистер Леннокс, конечно, перестанет к ней приставать, раз она живет с другим мужчиной.

Честь также требовала, чтобы она работала у Донована как можно лучше. Виола и представить себе не могла, что ей придется трудиться в спальне, и честно говоря, вчерашняя деятельность не ощущалась ею как тяжкий труд. Она улыбнулась, воспоминания ее кружились вокруг ласк Донована, умелой игры его губ с ее кожей, вокруг того, как его крупный дружок натянул ее изнутри.

Когда она вспомнила о нем, в ее сокровенных местах появился жар. Она еще выпила кофе.

Самым лучшим казался последний раз, потому что в его действиях не осталось и намека на самоконтроль. Оставались только он – мужчина и она – женщина в центре вселенной.

В дверь постучалась Сара Чан. Виола еще раз улыбнулась. Она с радостью будет заниматься такой работой всякий раз, как Донован ее попросит.

– Миссис Росс, вы уже готовы?

– Да, благодарю вас. – Она осторожно встала и пошла в ванную. Ноги плохо держали ее.

Удивительно, как ночь, проведенная с мистером Донованом, может довести до полного изнеможения и заставить спать допоздна. Она мысленно извинилась перед Салли и Лили Мей за то, что усомнилась в их рассказах о доблестях Уильяма.

Долгая горячая ванна и последовавший за ней мастерский массаж восстановили ее силы. Она отказалась от предложенных ей сыра и кофе, потому что еще не проголодалась после съеденной до того бриоши. Сара натерла ее кожу какими-то экзотическими маслами, превратив ее в пластичную размятую глину, распростертую на кровати. Теперь Виоле хотелось разузнать побольше о Доноване, и она спросила Сару:

– Как долго вы служите у мистера Донована, Сара?

– Почти двадцать лет, миссис Росс.

– Так долго? И когда же вы начали?

– Он взял меня и Абрахама в свой дом после того, как Абрахам ушел из тонга, чтобы жениться на мне.

– Что? Что вы имеете в виду? – Виола вспыхнула от собственной грубости и извинилась. – Прошу прощения. Не мое дело расспрашивать вас о вашей личной жизни.

– О нет, миссис Росс, я с удовольствием все вам расскажу, потому что наша история делает честь мистеру Доновану. Но я не привыкла говорить о таких вещах по-английски, так что прошу простить мою неловкость.

Виола навострила уши. Она улыбнулась и кивнула, выражая свое желание услышать все, что Сара захочет рассказать.

Сара немного поколебалась, явно подыскивая слова.

– Я была наложницей у богатого человека в Сан-Франциско. Он считал меня противной, потому что ноги у меня слишком большие, и не посещал меня. Я проводила много времени, сидя во дворе. Абрахам заметил меня там и начал приходить все чаще и чаще. Постепенно мы разговорились через решетку и подружились. Он начал копить деньги, чтобы выкупить меня.

Виола повернула голову. Сара нежно улыбалась, вспоминая прошлое.

– Вы решили, что он красив?

– Высокий северянин, он отличался от всех, кого я знала. Он бо-ха-до, или человек-воин. Но да, мне он казался очень привлекательным. – Теперь Сара говорила по-английски более бегло, продолжая свой рассказ. – Когда мой хозяин умер, Мин Лонг заявил, что я принадлежу ему как наследство моего хозяина. Абрахам сказал ему, что мы давно уже приглянулись друг другу и что он имеет право меня купить. Мин Лонг не соглашался ни за что.

– И что же потом? – спросила Виола, которая не пропускала ни одного слова Сары. Она перевернулась, чтобы слушать с большим вниманием, и Сара накинула на нее хлопчатобумажное стеганое одеяло, прервав массаж ради своего рассказа.

– Мин Лонг выражался в очень оскорбительной манере. Тонг Эа обиделся, потому что оскорбление, нанесенное одному из них, считалось оскорблением, нанесенным всем. Другой тонг поклялся, что ни Абрахам, ни его тонг меня не получат. Между двумя тонгами произошли кровавые драки.

– Как в «Ромео и Джульетте», – тихо прокомментировала Виола.

– Немного похоже. Ни один тонг не мог победить, и оба страшно злились друг на друга. Многие беспокоились, что война истребит весь Чайнатаун.

– А потом?

– Мистер Донован стал другом Абрахама еще с золотых приисков. Он предложил купить меня у высшего совета другого тонга. Сделка считалась хорошей, и никакого оскорбления не заключалось в том, чтобы продать меня постороннему человеку вроде него. И еще он попросил у тонга Абрахама разрешения нанять его к себе до конца его жизни. Оба предложения высший свет принял.