была в клинике, я успела родить ребенка и заработать свои проблемы со здоровьем (правда, физическим, а не ментальным).

Эффект от лечения стал заметен только спустя несколько месяцев после госпитализации: сестре стало легче проводить время с сыном, ее начали отпускать из больницы на несколько дней, а потом выписали окончательно. Постепенно она вернулась в себя, стала спокойнее и рассудительнее, а еще обзавелась огромным запасом эмпатии: теперь она – самый понимающий человек из известных мне. Не мне судить, можно ли называть ее нынешнее состояние выздоровлением, но я счастлива, что теперь она проводит время с сыном без страха, с любовью и удовольствием. Я горжусь тем, что она написала книгу: родившим женщинам как никому нужны поддержка, принятие и информация о возможных изменениях в психике.

Глава 6

Шесть историй о послеродовой депрессии

Я не хочу, чтобы эта книга ограничивалась общими рекомендациями и подробным экскурсом в мою личную историю. Послеродовая депрессия протекает по-разному, и, чтобы показать, как еще может появиться расстройство, я привожу рассказы шести женщин. Пять дали интервью специально для этой книги, а история шестой произошла в США несколько лет назад и была опубликована на сайте Тусонской коалиции послеродовой депрессии (это организация, основанная в американском городе Тусон для помощи молодым матерям) – я перевела ее для книги. Также я попросила научного редактора прокомментировать все истории с точки зрения психиатрии.

История 35-летней Наоми

«Жизнь с Анной была отличной… поначалу. Быть мамой было здорово… поначалу. Я всегда хотела рыжеволосую дочку, и, когда 27 декабря 2002 года она родилась, я была так рада! Помню, как испытывала целую бурю эмоций в больнице после родов. Я чувствовала себя счастливой, но нервничала: „Смогу ли я справиться с этим сама?“ Когда мы с малышкой приехали домой, со мной были мои родители и брат. В тот вечер мы поужинали в доме, который я купила за месяц до этого. И вдруг я заплакала без причины. Я не могла понять, что со мной не так, – я ведь была такой счастливой весь день.

На работе мне предоставили шесть недель декрета и две недели отпуска, поэтому я смогла провести с Анной первые два месяца ее жизни. За это время мне удалось наладить режим сна и кормлений. Я гордилась собой и чувствовала себя очень счастливой просто от того, что мы были вместе. Когда пришло время возвращаться на работу, я стала переживать. Я очень привязалась к малышке и испытывала чувство вины за то, что приходится ее покинуть.

Я вернулась в международный банк, где занимала должность ассистента вице-президента и персонального банкира, и нашла няню, которая каждый день забирала Анну к себе домой. Я делала то, что должна делать каждая мать, чтобы обеспечивать своего ребенка: возвращалась домой и следила, чтобы Анна была сыта, помыта, одета… Самым приятным временем дня был момент, когда я забирала Анну от няни и видела, как она узнает меня и улыбается мне при встрече.

Депрессия началась примерно за три месяца до того, как я убила Анну. Я почти не проводила времени с дочкой, потому что работала полный день, и чувствовала себя виноватой, что не могу уделять ей больше времени. Я ощущала себя одинокой и перегруженной, и даже простые дела казались невыполнимыми. Забота об Анне была связана с хлопотами, то есть почти каждая сторона моей жизни была скучной и беспросветной. Это продолжалось несколько месяцев. Мне стало сложно принимать даже простые решения: что надеть, что съесть. Я думала: „Какой от меня толк, если я не могу определиться с таким простым вопросом?“ Я чувствовала себя физически нездоровой, у меня не было сил и желания делать что-либо. Я старалась приглушить боль парой бокалов вина по вечерам, когда Анна засыпала.

В августе 2003 года я стала ловить себя на том, что хочу причинить Анне вред. У меня в голове возникали ужасные образы, как я делаю ей больно. Я не могла поверить, что думаю о том, как задушить ее. Я чувствовала себя очень виноватой и повторяла себе: „Я ужасная мать. Как у меня могут возникать такие мысли?" Появилось отвращение к себе и намерение покончить с собой. В следующие несколько недель мне становилось хуже. Я перестала общаться с семьей и друзьями. Вечерами я выключала телефон, а когда мне оставляли сообщения на автоответчик, не перезванивала. Мне хотелось только тишины, но в тишине я не нашла утешения. Помню, что чувствовала пустоту внутри – словно во мне была полость. Постепенно я стала ненавидеть тишину, потому что она не заглушала мои мысли.

Я постоянно волновалась и нервничала. Паранойя дошла до крайней степени: я все время боялась, что мой начальник хочет меня уволить, была уверена, что все коллеги шепчутся обо мне за спиной, и волновалась, что кто-то хочет украсть Анну. <…> Стараясь заглушить эти мысли, я смотрела телевизор, но то, что я видела, вгоняло меня в еще бо́льшую тоску и заставляло чувствовать себя неадекватной. В рекламе показывали красивые дома, машины и счастливые полные семьи – я думала, что всегда буду бедной и моей дочери будет стыдно жить в стандартном доме в плохом районе. Реклама напоминала мне только о том, чего у меня не было и что я не смогла бы дать Анне. Эти мысли мучили и преследовали меня, и им не было конца.

Я хотела разом избавиться от всего: вины, физического недомогания, размышлений, паранойи и кошмаров. Я была очень уставшей, но отдохнуть не получалось. Я спала буквально по два часа в сутки и чувствовала себя ходячим зомби. Эмоциональные переживания и физическая усталость были со мной постоянно, а ужас перед необходимостью вставать каждый день был почти осязаемым. Я чувствовала себя никчемной и безнадежной. Я понимала, что Анне будет лучше без меня.

Решение покончить с собой я приняла второго сентября 2003 года после того, как много часов не могла уснуть. Я не хотела причинить вред Анне и знала, что этого не произойдет, если я убью себя. Эта мысль казалась мне очень разумной. Я знала, что, если умру, с ней все будет в порядке: кто-то из коллег или родители начнет волноваться, придет в дом и найдет ее. И главное – она будет жить, потому что я не смогу причинить ей вреда.

Я оставила предсмертную записку для родителей. Затем приняла безрецептурное снотворное и дженерик тайленола (международное название препарата – парацетамол. – Прим. Науч.