Роды были долгие: 17 с половиной часов после того, как отошли воды. Персонал роддома вел себя жестко: они позволяли себе грубые фразы и манипуляции, и я считаю, что это тоже повлияло на развитие моего состояния. Первые четыре дня нас не отпускали из роддома из-за желтухи ребенка (физиологическая желтуха – нормальное состояние, возникающее в период адаптации новорожденных к новым условиям; развивается примерно у половины доношенных и 80 процентов недоношенных детей. – Прим. Науч. ред. [72]) – это выбило меня из колеи.

Когда мы со Львом – так зовут моего сына – наконец оказались дома, я не смогла уснуть и в итоге не спала несколько дней. При этом у меня было много сил и энергии, я суетилась, бегала по магазинам. Мои друзья организовывали фестиваль – что-то вроде семейного пикника с развлечениями и выступлениями музыкантов, – а я давно обещала им помочь. Ребенок был спокойным, а работать я люблю. Я никогда не была так уверена в себе. Я начала координировать этот фестиваль, но в какой-то момент у меня случилась полная путаница в голове. Я стала нести какой-то бред и опозорилась на весь фейсбук: поначалу мои слова в переписках имели хоть какой-то смысл, но потом они превратились во что-то бессвязное. В какой-то момент мы вызвали скорую, и мне сделали успокоительный укол, после которого я несколько часов поспала.

Болезнь развивалась стремительно: за несколько дней я полностью потеряла связь с реальностью. Муж был в трансе, не понимал, что происходит, и не знал, что делать. В итоге один из друзей, которому я начала писать странные вещи, сказал, что пришло время обращаться к врачу. Мы снова вызвали бригаду скорой помощи. Я села в машину – и дальше провал в памяти.

Месяца два или три я провела в больнице с диагнозом «послеродовой психоз». Мое состояние было настолько тяжелым, что там меня привязывали к кровати. Первое время я помню достаточно смутно – видимо, мне давали большое количество препаратов. Я с трудом доходила до туалета, все время спала или пребывала в забытье. В больнице было довольно много пациенток с психическими сложностями после родов. Я наблюдала за одной девушкой, у которой был диагноз «послеродовая депрессия», – она ходила по больничным коридорам, как зомби.

В клинике был регулярный врачебный обход, – чуть ли не ежедневный. Врачи расспрашивали о моем состоянии, что-то записывали, но почему-то все время менялись: не было доктора, который бы наблюдал за мной постоянно.

Муж ездил ко мне каждый день – это стало возможным благодаря тому, что с ребенком соглашались посидеть родственники с его стороны. Его сестра взяла малыша под крыло: она не работала, свои дети у нее уже подросли, поэтому она могла позволить себе ухаживать за нашим сыном.

После выписки из больницы я некоторое время была в депрессии – лежала бревном. Чтобы не тревожить меня лишний раз, муж вставал по ночам и кормил малыша смесью. До момента, когда сыну исполнился год, я была сама не своя. Как мне кажется, мое тогдашнее состояние было во многом связано с препаратами – спустя полгода после выписки я прекратила их принимать, и стало гораздо легче (среди побочных эффектов препаратов, которые выписывают пациенткам с послеродовой депрессией, – сонливость и сильная вялость; если перестать пить лекарства, они действительно пропадают, однако резкая отмена может спровоцировать обострение депрессии. Принимать такое решение можно только посоветовавшись с врачом. – Прим. Науч. ред.).

Потом выяснилось, что у нас есть семейная история психических заболеваний. Я росла у бабушки, и мне всегда казалось, что это из-за того, что мама завела новую семью: второй муж, маленький ребенок. На самом деле у нее периодически случались похожие эпизоды – она всю жизнь страдает тяжелой формой биполярного аффективного расстройства. После того как я попала в больницу, маму тоже вскоре госпитализировали. Выяснилось, что проблемы с психикой были и у ее отца. Я бы на месте мамы сообщила об этом мне и моему мужу, чтобы мы были готовы и знали, как действовать в экстренной ситуации. До того момента у меня никогда не было депрессий и затяжных периодов плохого настроения, – даже в подростковом возрасте.

Когда Льву было полтора года, я стала удаленно работать. Это очень помогло – и помогает до сих пор – бороться с трудностями родительства и тренировать мозги. Это большая заслуга моих коллег: они отнеслись к моей ситуации с пониманием и поддержкой и согласились принять меня на удаленную работу.

Мой муж был настолько не готов ко всей этой истории, что до сих пор не может ее отрефлексировать. Для него это большая душевная травма, он переживает и не готов говорить об этом.

Я ужасно боюсь, что, если рожу еще одного ребенка, ситуация повторится. Я рассчитывала на бо́льшую помощь извне, особенно от моей семьи. На деле ее почти не было. Когда я вышла из больницы, родственники со стороны мужа совсем не подпускали меня к ребенку – меня это тоже очень травмировало, я хотела быть с сыном. В какой-то момент я сказала, что больше так продолжаться не может, и только тогда мне дали с ним взаимодействовать. Сестра мужа в итоге вышла на работу, поэтому теперь проводит время со Львом только по выходным, а моя мама – как придется. Видимо, она чувствует вину перед нами, поэтому выбрала стратегию встречаться как можно реже.

После того как со мной произошел послеродовой психоз, у меня почти полностью сменился круг общения. Мои старые друзья пропали, я стала общаться с другими мамами, но это тоже давалось нелегко. А еще болезнь украла у меня полгода жизни. Сначала это казалось трагедией. Я боялась, что не смогу наладить правильную связь с ребенком. Для меня было очень большим стрессом то, что из-за лекарств и долгого отсутствия дома я не могла кормить ребенка грудью. В России сейчас настолько жесткая пропаганда грудного вскармливания, что ты не можешь себя не винить, если вдруг с этим что-то идет не так. Но постепенно я пришла к мысли: «Мой сын жив, здоров, весел, развивается по возрасту – у него все в порядке, можно успокоиться».

Я думаю, всем будущим мамам хорошо бы знать, что существуют такие расстройства, как послеродовая депрессия и послеродовой психоз. В таком состоянии главное – понять, что это болезнь, и не винить себя: дело не в том, что вы негодяйка или растяпа; вы не можете это контролировать – никто ведь не