В кои-то веки мы не столкнулись с вежливым (а порой и не слишком-то вежливым) изумлением, с которым столь часто воспринимают нашу работу. Многим людям трудно понять, отчего мы с Томом рискуем жизнью ради каких-то научных знаний… однако стоит сказать им, что эти знания можно применить в войне – и никому даже в голову не придет сомневаться в нашем умственном здравии. Наиль ибн Даббас особой воинственностью не отличался, так как с приходом к власти нынешней династии калифов аритаты зажили жизнью куда более мирной, чем прежде, однако воинскую доблесть ставил превыше всего остального и, зная, что мы изучаем драконов с военными целями, всячески это приветствовал.

В присутствии людей, облеченных властью, мне всегда делалось не по себе, и потому я была только рада отужинать с женами и прочими родственницами шейха, а не в мужской компании. И обрадовалась еще сильнее, когда мы наконец-то покинули шейхов шатер. К тому времени снаружи совсем стемнело, путь освещал лишь тоненький серп луны, и мне оставалось только одно – слепо полагаться на Юсуфа. Так мы пересекли стойбище и подошли к еще одному шатру, ничем не отличавшемуся от остальных, крытому темным войлоком из козьей шерсти.

Полог над входом, с наветренной стороны, был приподнят. Внутри шатра мерцал неяркий свет. Сторожевой пес встретил нас лаем, но кто-то, выступив наружу, потрепал его по макушке, и лай стих. Несмотря на полную темноту, по одному лишь силуэту, я тут же узнала Сухайла – и, в свою очередь, замерла от неожиданности, точно так же, как он, увидев нас во дворе дома брата. Конечно, я знала, что он в пустыне, у аритатов, но это племя состоит из множества кланов, разбросанных по множеству стойбищ. О том, что Сухайл именно здесь, меня никто не предупредил.

Ничего странного в этом не было. Скорее всего, никто здесь не имел причин думать, будто мне не все равно. По-видимому, сплетни и слухи о моем поведении так далеко не добрались.

Том с удивлением приветствовал его и получил в ответ извинения.

– Я только что вернулся в стойбище, – объяснил Сухайл, – иначе застал бы вас еще в шатре шейха. Мы не ожидали вас так скоро. Прошу, входите.

Приглашение было адресовано всем четверым – Тому, мне, Эндрю и Юсуфу. Воспользовавшись удобным моментом, я одернула платье, поправила прикрывавший волосы платок и последовала за мужчинами.

По-видимому, Сухайл вернулся с охоты. На шестке в углу шатра сидел великолепный сокол, а женщина, сидевшая у огня, ощипывала одну из десятка некрупных птиц – вероятно, плодов усилий Сухайла (или, точнее, его сокола). Вытерев руки, она поднялась и, вместе с еще одним мужчиной, приветствовала нас на местный манер.

Оба они были много старше Сухайла и смуглее лицами.

– Это умм Азали и абу Азали, – представил их Сухайл. – Моя пустынная мать и мой пустынный отец.

Все это было сказано по-ширландски, так что о недопонимании не могло быть и речи.

– Пустынная мать? – переспросила я, окинув женщину взглядом.

Особого сходства между пожилой парой и Сухайлом не наблюдалось – даже с учетом того, что оба заметно исхудали от пустынной жизни. Сухайл отнюдь не был толст, но рядом с кочевниками, словно бы сшитыми из дубленой кожи, и он, и мы все казались упитанными до неприличия.

– Они растили меня, как приемного сына, – пояснил Сухайл. – Таков обычай, многие из нас, городских, его придерживаются. Дабы не забывать, откуда мы родом.

Да, о чем-то в этом роде упоминал и Пенсит. Мне захотелось расспросить Сухайла подробнее, однако это было бы невежливо. Старики захлопотали вокруг, усаживая нас и угощая кофе с финиками. Несмотря на смешанное общество, присоединилась к нам и умм Азали, а посему и мне уклониться не удалось. В результате той ночью я допоздна не могла заснуть: вообще-то я не имею привычки пить кофе после захода солнца.

Беседа оказалась приятной, хотя и довольно-таки непоследовательной, а местами вовсе неразборчивой. В пустыне всякий путник обязан поделиться с хозяевами новостями из пройденных земель. По пути сюда Юсуф разговаривал со всеми встречными кочевниками и теперь пересказывал все, что слышал от них, но для меня это мало что значило – даже когда удавалось понять, о чем идет речь. Я в основном молча изучала шатер, сшитый из широких полос козьего войлока и удивительно скудно обставленный. Казалось, я вновь очутилась среди мулинцев, и в некотором смысле так оно и было: ведь аритаты тоже народ кочевой, а материальное имущество для кочевника – скорее не роскошь, а бремя.

Как вы, возможно, понимаете, наблюдала я и за Сухайлом – незаметно, исподволь. Здесь он был куда больше похож на себя прежнего, и это радовало, но также немного удивляло. Помня о его любви к морю, я едва ли не ожидала, что здесь, среди безводной пустыни, он зачахнет от тоски. Однако в шатре пустынной матери и пустынного отца ему явно было гораздо уютнее и спокойнее, чем во дворце брата. А если он почти не говорил со мной и даже не глядел в мою сторону – что ж, я обещала Пенситу держаться в рамках приличий, и подобная помощь с его стороны была даже кстати.

Наконец Сухайл перешел на ширландский, и я снова вернулась к общей беседе.

– Завтра, – сказал он Тому, отвечая на вопрос, коего я не расслышала. – Сегодня уже слишком поздно. Кроме этого, здесь было много споров о том, кто примет вас в своем шатре. Будь я в отъезде, вы остановились бы у шейха, однако я здесь, и в споре победил абу Азали.

Разговор шел о нашем ночлеге. Конечно же, снаружи было слишком темно, чтоб устанавливать привезенную с собой палатку, но я как-то не думала, к чему это может привести, и теперь слова Сухайла вызвали во мне разом облегчение и тревогу. С одной стороны, у шейха я чувствовала бы себя неуютно, с другой же, если кто-нибудь узнает, что я ночевала с Сухайлом под одной крышей…

Однако под той же крышей нашли приют Том, Эндрю, абу Азали с умм Азали и Юсуф. Что непристойного можно совершить в такой тесноте? Разве что невзначай наступить на кого-нибудь, поднявшись среди ночи. Так или иначе, никто из остальных, похоже, не усматривал во всем этом ни малейших причин для тревог, а посему и я воздержалась от возражений.

На следующее утро мы занялись обустройством собственного жилья. При помощи фраз, которым научил его Сухайл, Том официально, от имени всей нашей ширландской троицы, испросил у шейха позволения стать «протеже» абу Азали – иначе говоря, гостями под его защитой и покровительством. Так поступают кочевники, задерживаясь в гостях надолго. Позволение шейха дало нам право разбить палатку рядом с шатром абу Азали, будто членам его семьи. Более того, пустынные родители Сухайла приставили к нам девушку по имени Шахар, дочь их сына Азали, дабы та заботилась о наших бытовых надобностях. Для нее это сочли хорошей школой: вскоре ей предстояло войти в тот возраст, когда она сможет выйти замуж и сделаться хозяйкой в собственном шатре.

Все это сразу же заставило меня вспомнить о Лилуакаме – туземной девушке, что была моей «женой» во время вынужденной задержки на Кеонге. Конечно, здесь не нужно было ничего делать для вида, и Шахар не требовалось повода для отсрочки брака до тех пор, пока жених не будет к нему готов, однако мое хозяйство вновь послужило учебным полигоном для будущей жены. За дело Шахар взялась весьма целеустремленно и твердо пресекала все наши с Томом попытки взять часть ее обязанностей на себя. Возможно, из собственной старательности, а может, из почтения к нам как соратникам Хусама ибн Рамиза – об этом я судить не могу.