Нигде я не встречала такой толерантности и взаимовыручки, как в психиатрической больнице. Как часто вы видите, как татуированная 16-летняя атеистка и 40-летняя бывшая послушница с интересом обсуждают висящую на стене картину? А как пожилая женщина из Татарстана помогает молодой девушке засунуть плед в пододеяльник? Общий быт сближает людей, стирая различия и уравнивая всех. По утрам Мадина делает намаз, зовёт Кристину на завтрак, они обе молятся перед едой своим богам и делят трапезу. Рядом с ними вегетарианка Лиза отдаёт свою котлету Маше. 14-летняя Аня сидит за столиком у окна и делит на всех шоколадку, которую ей вчера привезла мама. 55-летняя Вера Михайловна с благодарностью принимает сладость – к ней давно уже никто не заезжал.

Никому особо нет дела до того, веришь ты в бога или нет. Твои музыкальные вкусы могут стать причиной оживлённой беседы, но не порицания. Никто не отличает друг друга по цвету кожи и не осуждает, если ты бывший наркоман или нынешний трансгендер. Все хотят избавиться от боли. Поэтому тут все стараются поддержать друг друга и не потерять чувство юмора.

Когда ты оказываешься в психушке, твой возраст перестаёт играть какую-либо роль.

Двадцатилетний и сорокалетний тут же переходят на «ты». Прислушиваются не к старшим, а к более адекватным. Если 45-летняя женщина, забывшись, пытается покурить в неположенном месте, то её спокойно одёргивает мрачного вида подросток, и та слушается. Тут взрослые снова становятся маленькими, под гнётом болезни теряя своё влияние, которое накапливалось годами. А на плечи молодых зачастую ложится новая, взрослая ответственность.

Звучит странно, но я бы практически каждому человеку посоветовала лечь в психиатрическую клинику хотя бы на 10 дней. Без лекарств и процедур, просто окунуться в эту атмосферу. Не для того, чтобы насмотреться ужасов, а чтобы научиться терпению и пониманию.

Ни в одном месте я не видела такой взаимовыручки, как в психушках. Никогда не встречалась с таким состраданием и тактичностью. Тут нет счастливых людей, у каждого за плечами вагончики боли и тревоги. С каждым человеком беседу нужно начинать очень аккуратно и по-доброму, чтобы ненароком не сковырнуть ранку размером с бегемота. Одну изнасиловали, другую избивали, третья не может перестать себя резать, четвёртую лишили девственности в дошкольном возрасте.

Здесь все относятся друг к другу с деликатной снисходительностью. Многие пациенты не могут адекватно разговаривать, их речь невнятна и на первый взгляд лишена смысла. Каждый тут со своей армией тараканов в голове и легионом скелетов в шкафу. Таких людей тут никто не стебёт, не упрекает, а наоборот, каждый старается разговорить и помочь – потому что каждый тут и сам «такой» человек.

Каждому из нас тут нужна поддержка, все входят в положение другого, делятся сигаретами и угощают сладостями. Если человеку хочется поговорить, ему не откажут, если вдруг стало тревожно, не будут доставать, а поймут и оставят в одиночестве, если именно этого ему не хватает.

Но психушка – это не волшебное место, где все люди вдруг становятся вежливыми и добродушными. Психушка – это то место, где нужно стараться.

Первые дни пациенты ходят по больнице совершенно потерянные, и как приятно наблюдать, когда даже взрослые люди по прошествии какого-то времени находят себе компанию. Я плотно подружилась с несколькими девочками из отделения, и мы поддерживаем связь даже после выписки.

В основном беседы велись в курилке, где мы на корточках, обступив ведро для окурков, проводили по многу часов в день. Когда мы узнали друг друга получше, две девочки попросили перевести их в одну палату люкс, рассчитанную на двоих человек. В их палате был отдельный телевизор, мы часто собирались там всей компанией, смотрели канал 2х2, делились историями, играли в настольные игры или шарады.

* * *

Лиза, 24 года

Лиза – небольшого роста, вся в татуировках, с пирсингом в губе, тёмными длинными волосами и шрамами по всему телу. Никогда я ещё не видела такое количество рубцов. Обе руки от запястья до плеча покрыты вертикальными и горизонтальными полосами, внутренние части бёдер рябят фиолетовыми шрамами, некоторые из них – толщиной в мизинец.

– Всё началось ещё с детства. Мне было около 6 лет, и целый год я провела с бабушкой и дедушкой в деревне, – вытаскивая очередную сигарету из пачки, начала свою историю Лиза, – Однажды мы пошли на озеро и бабушка строго предупредила меня, чтобы я не звала с собой купаться дедушку. Он много выпил в тот день, и бабушка опасалась, что, зайдя в воду, он может утонуть. Я только недавно научилась сама плавать, и мне хотелось кому-нибудь показать свои достижения, но в то лето на даче совсем не было детей. Я позвала к себе дедушку, забыв о словах бабули. Он не утонул, как предвидела она, но, когда дед выходил из воды, у него внезапно отказало сердце. Я очень хорошо помню безжизненное тело дедушки и как бабушка зовёт на помощь, не в силах вытащить его самостоятельно на берег. Помню и прохладу пустынного морга, куда меня взяли с собой, не найдя, с кем оставить дома. Меня не ругали, но это молчание только разожгло моё гипертрофированное чувство вины. Меня же предупреждали, чтобы я не звала его в воду… Зачем я это сделала?

Меня очень любили родители и никогда толком не наказывали, зато у меня у самой появилось необъяснимое желание наказать себя. Всё усугубилось в 9-10 лет, я не хочу вдаваться в детали, скажу лишь, что в этом возрасте я испытала сексуальное давление со стороны взрослого мужчины. Тогда я впервые начала царапать себя иголочкой, булавочкой, затем в ход пошло и лезвие. В 16 лет я поступила в ветеринарную академию, и у меня появился скальпель. Вскоре я впервые нанесла себе серьёзное увечье и попала в больницу. Это было психосоматическое отделение, куда клали людей, самостоятельно нанёсших себе травмы. Пока меня зашивали, ассистентка хирурга вовсю меня оскорбляла. У меня была паника, было ужасно страшно, я впервые попала в такую ситуацию. «Посмотри на себя, – раздражённо говорила она. – Ты же уродина, вся в шрамах, порезах. Ты никогда не найдёшь себе нормального мужчину. Почему вместо того, чтобы заниматься людьми, которые действительно хотят жить, я должна заниматься такими, как ты?» Шла операция, мне некуда было деться и приходилось это выслушивать. Меня привезли в палату, часа три я рыдала в подушку. Следующий круг ада ожидал меня в уборной. Кабинки там были без дверей, я стеснялась, но что делать. Как только я присела, в помещение вошла высокая женщина в ночнушке. Она была очень худая, а голова её была перевязана. Выглядела, будто из фильмов ужасов. Сев на корточки напротив меня, она немигающим взглядом начала наблюдать за моим процессом. Еле успев доделать свои дела, я в панике убежала. Позже мне рассказали, что эта женщина почти никогда не разговаривает, но когда всё-таки решает вступить в беседу, то неизменно называет себя Федей. Раньше она работала учительницей английского языка, а потом, ни с того ни с сего, у неё поехала крыша. Не знаю, может, предрасположенность. Я провела там ещё три дня, а потом мои родители дали взятку врачу, и меня отпустили, уничтожив мои документы.