Несмотря на этот опыт, с селфхармом я не завязала, моя аутоагрессия только усилилась. Я не могла сорвать злость на другом человеке и срывала её на себе. Я не могла ответить на чужие обзывательства, не могла ударить другого человека. К моим порезам родители никогда не относились серьёзно, считая, что это лишь демонстративное поведение. Но, чёрт возьми, даже если дело только в нём, то любой порез всё равно остаётся криком о помощи!

Когда мне был 21 год, я впервые попыталась покончить с собой. Я выпила несколько пачек нейролептиков, включила «Страсти по Матфею» Баха, легла на кровать, приняла позу и приготовилась красиво умирать. Я думала, что лекарство подействует сразу, но ничего не происходило. Я уснула. Я не ожидала, что проснусь, но, открыв глаза, я поняла, что у меня галлюцинации. Мне казалось, что заходит мама и что-то говорит про «Скорую», я пыталась выключить лампу, но не попадала по ней – рука проходила сквозь предмет. Началась атаксия, и все движения нарушились. Я пролежала так до утра, после чего нашла в себе силы и добралась до комнаты мамы. Но мне не удавалось вымолвить ни слова, как будто полный рот каши набрала, язык вообще не ворочался. Только спустя минут 10 и после двох стаканов воды я смогла промямлить что-то про «Скорую». Мы стали ждать машину. Я думала, что мама обнимет меня, что-то скажет, ведь могло случиться так, что это были мои последние минуты. Но вместо этого она начала убираться у меня в комнате, сказав, что неприлично в такой бардак пускать врачей. Я понимаю, что для неё мой поступок тоже был потрясением, и, может быть, она так скрывала свой стресс, но для меня её поведение было оскорбительным.

Приехали врачи, промыли мне желудок. Мама пыталась меня одеть, потому что самостоятельно я ничего сделать была уже не способна. Должно быть, ужасно выглядело со стороны. Я пыталась сама влезть в джинсы, но ноги не слушались, все движения выходили какими-то неестественными. Меня под руки вывели из квартиры и доставили в больницу, на этот раз – в токсикологическое отделение, где я провела недели полторы. Перед выпиской со мной разговаривал психиатр, которого я видела впервые с момента поступления. Это был крупный, очень неприятный мужчина, он не располагал к общению, тем более к общению на деликатные темы. Пригласив меня в кабинет, он усадил меня на стул, а сам остался стоять напротив, из-за чего мне приходилось смотреть на него снизу вверх. Из-за этого психологического давления я не могла с ним нормально разговаривать и ушла, не получив никакой помощи.

В следующий раз я очень сильно вскрыла себе руку и повредила нерв. В больницу меня доставили в сильном алкогольном опьянении. Я увиделась с мамой после операции и неожиданно всё ей высказала. Припомнила её уборку, когда я была на грани смерти, припомнила всё равнодушие, которым довольствовалась столько лет. Много всего лишнего наговорила. К сожалению, так и не извинилась. У нас в семье это как-то не принято… Наговорим друг другу гадостей, а потом делаем вид, что ничего не произошло. Мне было стыдно, но в то же время стало и легче – я наконец-то высказала всё то, что думала.

В тот раз я загремела в больницу уже на месяц. Там тоже был кошмар. Не было возможности индивидуально поговорить с врачом, общий осмотр происходил раз в неделю: всех пациентов собирали в столовой и у каждого было не больше 2 минут, чтобы рассказать о своём состоянии психиатру. Мне поставили затяжную депрессию. Когда мама обратилась к врачу и попросила поподробнее ввести её в курс дела, психиатр лишь грубо ответил: «Вы сами, что ли, не видите? Шизофрении нет, значит, не важно какой диагноз».

Много лет я не получала должного лечения и думала, что во всех психушках так. Я не знала, что делать, я была в полном отчаянии. Накануне моего двадцатитрёхлетия моя крыша поехала уже совсем основательно. Я боялась потеряться в метро, даже когда мне надо было проехать всего пару станций по прямой, я выходила в курилку в институте и не понимала, где я нахожусь. Только знакомые лица помогали держаться на плаву. Да и то мне не удавалось их идентифицировать, я не понимала, передо мной стоит мой одногруппник или, например, сосед. Я просто видела знакомое лицо и понимала, что нахожусь в каком-то правильном месте. Я не могла сосредоточиться на занятиях, я зацикливалась на одной мысли, и она занимала всю оперативную память, не давая ничему работать. Как-то раз перед парой я не успела доесть салат, прибежала в аудиторию, пыталась вникнуть к лекцию, а в голове лишь: «са-а-а-а-л-а-а-а-т, нужно доесть с-а-а-а-а-а-лат, са-а-а-лат». Очень жёсткий тупняк. А вскоре дошло до того, что иногда я переставала понимать, что говорят люди. Я сидела на паре, слушала преподавателя, но не понимала ничего из его речи, он будто разговаривал на иностранном языке, ни одно слово не было мне знакомо. Это было последней каплей, я испугалась, что навсегда потеряю связь с реальностью.

Я начала искать психиатрическую клинику, где бы мне могли помочь. Несколько дней я изучала сайты психушек, читала отзывы, сидела на форумах. А чтобы хоть как-то отвлечься, пила водку, как не в себя, но опьянеть так и не выходило. Мне удалось объяснить всё маме, и вскоре мы поехали сюда. Пришлось сто раз рассказать одно и то же разным врачам, это давалось нелегко и сильно утомляло. Но я была так поражена, что меня, наконец, слушают, что продолжала говорить, говорить…

Я пролежала чуть больше трёх месяцев, и мне, наконец, поставили нормальный диагноз – биполярное аффективное расстройство. Подобрали лекарства. К моменту выписки я впервые за долгие годы почувствовала себя хорошо. На какое-то время прекратила себя резать, постоянно поддерживала связь со своим психиатром. Мучил только дикий жор из-за лекарств. Я могла встать ночью часа в три, отправиться на кухню, разрезать пополам батон белого хлеба, обильно смазать его майонезом и сожрать всё это в один присест. Из-за этого, конечно, очень сильно потолстела, килограмм на 20, наверное. Я жаловалась на это врачу, мне несколько раз меняли схему лечения, но никакие лекарства не давали такого положительного эффекта, как те, от которых набирала вес. Пришлось сделать выбор в сторону лекарств и смириться со своей полнотой.

Депрессия пропала, но недавно на меня неожиданно напала мания. Я не могла спать, не могла есть, не могла усидеть на месте, я постоянно ходила, мерила комнату шагами, мне было необходимо чем-то заняться, но при этом не выходило сосредоточиться. Когда у тебя начинается отходняк от амфетамина, появляются похожие ощущения: ты уже не можешь ничем заняться, но и отдохнуть тоже не получается, в тебе ещё сидит остаток дикой энергии, но применить её решительно некуда. Иногда, правда, было весело, даже чувство эйфории появлялось, но напряжение оттого, что я ничего не ела и почти не спала, ложилось тяжким грузом и давило на психику. В состоянии мании отключается инстинкт самосохранения: я совершала совсем необдуманные поступки, ввязывалась в плохие истории, я совсем не отвечала за себя в такие моменты, и в какой-то мере это состояние было намного опаснее депрессивных эпизодов. Первое время удавалось глушить всё это таблетками, периоды мании длились недолго, не больше двух недель.

Когда очередная мания исчерпала себя, меня опять резко качнуло в сторону депрессии. Вместе с психиатром было принято решение вновь положить меня в больницу, и вот я здесь с вами уже два месяца.