И Джесс распахнула глаза.

Она так и лежала, но не на кровати, а на холодном полу в квартире Эрика. Ярко горел электрический свет. Все так же играла музыка. Рядом валялся разбитый горшок.

Затылок ломило. Тело охватила невероятная слабость. На запястьях виднелись синяки и кровоподтеки.

А напротив нее лежал Эрик. Неестественно белый и неподвижный. Его глаза были закрыты, а вокруг головы расплылась темная лужа крови.

У Джесс даже не было сил, чтобы кричать. Она, вдруг перестав чувствовать вообще что-либо, подползла к жениху и дотронулась до его руки, пытаясь нащупать пульс. Ее пальцы так дрожали, что ничего не получалось.

«Нужно вызвать помощь», – сказала она сама себе, все еще надеясь, что спит.

Телефон находился в сумочке, и Джесс принялась лихорадочно искать его непослушными руками, сидя на полу. Она вызвала «911» и без сил упала рядом с Эриком, не слыша, что говорит оператор.

«Держись, – думала Джесс, глядя на Эрика. – Пожалуйста, держись».

А он вдруг пришел на мгновение в себя и схватил ее ледяными пальцами за запястье.

– Ты – моя, – четко произнес он. – Никому не верь.

Его глаза блеснули багровым светом. И он закрыл их.

Джесс тоже сомкнула ресницы, не понимая, кто мягко касается ее губ и осторожно целует руку.

И тихо смеется.

* * *

– Я скучала по тебе, – Джесс ластится к нему, как кошка, мешая заниматься. Она скучала весь день. Она хотела его весь день. И хотя они виделись в школе, оба делали вид, будто не знают друг друга. И проходили мимо. И сидели за разными столиками в столовой.

Лишь встречались глазами.

– И я скучал, – Брент целует ее и снова смотрит в учебник. Он много учится даже дома – поэтому один из лучших учеников. И занимается в классах третьего уровня.

Некоторое время Джесс смотрит, как он читает, едва заметно шевеля губами. А потом говорит вдруг:

– Это несправедливо. Неправильно.

– Что – это? – уточняет он.

– То, что мы встречаемся тайно.

Она дует губы. Ее губы ярко-красные, сочные, блестящие, словно вымазаны ягодным джемом.

Он смотрит в небо сквозь стекло. На солнечном ярком свете его глаза прозрачно-голубые, яркие, почти бездонные. В них легко утонуть.

Они оба знают, что не должны предавать свои отношения огласке.

Их любовь – тайная. Не запретная, но та, которая может быть осмеяна.

Они стали встречаться случайно, непреднамеренно и ни разу не говорили о том, чтобы кому-то сказать о своих отношениях. Оба знали, что должны хранить их в тайне, – и хранили.

Какими бы ни были эти отношения: нежными, чувственными, искренними, они не стоили того, чтобы стать поводом для сплетен.

Никто не знает, что они – вместе. Но они знают, что любят друг друга. И им хватает. Пока что.

– Я люблю тебя, – шепчет Джесс, обнимая Брента за шею. – Мы закончим школу и уедем после экзаменов. Верно?

Они уже выбрали один университет для поступления.

– Верно, – он закрывает глаза, понимая, что не может противостоять притяжению. К черту учебу. К черту все, когда есть она.

Брент обнимает Джесс и целует ее в сладкие губы.

Им обоим кажется, что они летят.

* * *

Джесс снова пришла в себя в больнице. И снова напротив кровати, в которой она лежала, укрытая тонким одеялом, сиял проем окна. За ним густела кофейная ночь. Вдалеке был слышен визг сирены. Пахло чайными розами.

Рядом сидела мать. Коралловый брючный костюм, высокая прическа, бриллианты в ушах – как будто бы она сорвалась прямо с какого-то важного светского мероприятия.

Наверное, так оно и было.

Мать выглядела устало и задумчиво смотрела в точку на полу.

– О, милая, ты пришла в себя! – увидев, что Джесс открыла глаза, сказала она и вскочила со своего места, садясь рядом и беря ее руку в свою. – Как ты себя чувствуешь, Джесси? – спросила мать. В голосе ее была тревога.

– Отвратительно, – хрипло сказала девушка, прислушиваясь к себе.

По телу разливалась медовая слабость. Затылок гудел. Пульс частил.

– Что случилось?

Мать медлила с ответом, хмурясь, но все же сказала:

– На вас напали. Тебя оглушили, и ты потеряла сознание.

Джесс не сразу поняла, что произошло, и память вернулась к ней толчками, черно-белыми картинками и искаженными образами.

Сплетни. Квартира Эрика. Чучело. Кровать. Мужчина в кепке. Падающие осколки.

Эрик.

И темнота.

– Что с Эриком? – нервно спросила она, приподнимаясь на локтях.

Мать отвела глаза, и Джесс поняла, что что-то страшное.

– Мама, – сказала она, – прошу, скажи правду. Он…

Она замолчала. Боялась услышать самое плохое.

– …жив. Эрик в коме, дорогая, – услышала она и облегченно вздохнула. – Врачи делают все, что могут. Мне так жаль. Я мечтала о вашей свадьбе. Он должен быть счастлив.

В голосе матери сквозила обреченность.

– О боже, – прошептала Джесс. Перед глазами ее стоял образ мужчины в кепке, чьего лица она не видела. – Это он… Он виноват… Сделал… Это…

Она сглотнула, путаясь в словах.

В комнате ощутимо похолодало. Волна сквозняка качнула спадающее с кровати одеяло.

– Кто? – подалась вперед мать.

– Он… Он… Был в квартире… Ждал…

Джесс понимала, что с ней происходит что-то странное. Губы и язык не слушались ее. Более того, где-то в затворках сознания билась мысль, что что-то не так.

– Кто? Скажи, малышка, кто там был? – спрашивала мать, все ближе склоняясь к ней.

Мать никогда не называла ее малышкой.

В палате никогда не может пахнуть розами – цветочному аромату не перебить едва уловимый больничный запах.

– Говори, – прошептала мать, сжимая ее руку до хруста. Острая боль браслетом опалила запястье девушки. По руке вверх пополз прутьями лед.

Мать смотрела на нее, не отрывая взгляда.

Джесс увидела, как белеют ее глаза, как рвется из них вечная стужа, как гремят сбивающие друг друга громадины морских льдин. Нос ее вытянулся. Губы стали узкими. Уши заострились.

– Говори, малышка, говори, говори, – голос матери грубел и становился все более и более страшным, зловещим, отдающим в эхо. – Вспомни его. Вспомни, представь.

Холод настиг сердца Джесс и стиснул его, лишая сознания.

Последнее, что она слышала, – закладывающий уши рев.