на самый краешек скамейки. Со второй смены учились классы постарше, и он слегка робел. И смотрел в окно с еще большим нетерпением: ну, где же? Ну, когда?

Рядом на скамейку плюхнулись большие мальчишки. Они громко хохотали, в шутку толкали друг друга и обзывали. А потом переключили внимание на Митю.

– Че смотришь, мелкий? – начал его задирать один.

– Э-э, ты че уселся на нашей лавке? Плати давай! – подхватил второй.

Митя взял вещи и отошел к окну. Трусить было стыдно. Мама всегда говорила, что нет ничего позорнее, чем мальчик – трус. Но мама его сейчас не видела.

Однако пацаны не успокоились. Выхватили у него рюкзак и куртку. Протягивали ему, дразня, но, когда он подбегал, с хохотом перебрасывали друг другу у него над головой. Потом куртка упала на пол, Митя кинулся, хотел подобрать, но мальчишка наступил на нее и вдоволь потоптался. И лишь потом позволил поднять.

Митя выскочил на улицу. На крыльце оделся и поплелся к школьным воротам. Хоть и последние числа апреля, а погода стояла плохая. Накрапывал дождь, задувал ветер. Он брел по тротуару, выискивая среди встречных прохожих маму.

Завернул в один из дворов и остановился в арке. Здесь хотя бы было сухо и не так ветрено. Да и дорога к школе – как на ладони. Маму он сразу увидит.

Под аркой иногда проходили люди, пару раз проезжали машины. Он жался ближе к обочине, чтобы никому не мешать, и почти не обращал ни на кого внимания, не сводя пристального взгляда с того места, откуда должна показаться мама. Из-за угла серого здания с вывеской «Аптека 7/24» на первом этаже.

Очередная машина зашуршала за спиной шинами, а потом остановилась рядом с ним.

– Митя?

Он от неожиданности вздрогнул.

– Ты что здесь делаешь? Ты один? Где твои родители?

– Не знаю.

– Садись давай. Я тебе отвезу домой.

Несколько секунд он колебался.

– Ну?

Он бросил последний взгляд на «Аптеку 7/24» и открыл заднюю дверь машины.

глава 19

В машине пахло приторно-сладким. Но, главное, было тепло, и Митя сразу же согрелся. Только мокрые ступни все еще подмерзали. Это он шел, не глядя под ноги – высматривал маму, вот и угодил в лужу нечаянно. Теперь в ботинках противно хлюпало.

Но зато больше не продувало насквозь. И все равно Митя чувствовал себя некомфортно. Даже напряженно. Опасности он никакой не чувствовал, просто было не по себе.

Один раз он поймал ее взгляд в зеркале заднего вида, внимательный, острый, и отвел глаза. Не выдержал.

Сначала Оксана Викторовна молчала. И эта тишина давила ужасно. И нарушить ее почему-то было страшно. Вот Митя и сидел, почти не шевелясь. И даже вдыхал и выдыхал неглубоко, неслышно.

Правда, может, и не сама тишина его так угнетала, а то, что он оказался с ней один на один. Рядом. В замкнутом пространстве. Он лишь раз прежде оставался с ней наедине. Ещё зимой. Его тогда после перенесенной простуды освободили на две недели от физкультуры. Вот он и сидел в классе, пока все остальные были в спортзале. Делал домашнее задание, а потом почувствовал на себе этот ее взгляд. Пристальный, пронизывающий и даже какой-то жутковатый. И без того находиться с ней вдвоем в кабинете было тягостно, а тут и вовсе захотелось сбежать куда подальше.

Он даже отцу в тот день сказал:

– Она на меня так странно смотрит.

– Как? – не понял тот.

Митя пытался изобразить, прищурился, сжал губы в тонкую полосочку, но отец только рассмеялся. И всё вылилось в шутку.

– Ну а вообще как она? Больше тебя не наказывает?

Митя мотнул головой. Он уже слышал, как ссорились между собой родители, когда всплыли его прогулы. На его памяти это была первая их ссора, что, конечно, и расстроило его, и даже напугало.

После этого отец спрашивал Оксану Викторовну, что все-таки случилось да почему. Митя ждал, что учительница расскажет отцу, какой он плохой, какой негодный, нервничал, даже боялся: а вдруг отец ей тоже поверит, как мама? Но та неожиданно повела себя совсем по-другому. Отмахнулась с улыбкой. Сказала, что никакой катастрофы не случилось. Списала всё на его усталость и детскую несдержанность. Заверила отца, что и не такое бывает.

– Ну вы с ним все-таки давайте помягче, – сказал он.

Оксана Викторовна улыбалась, кивала, даже с самим Митей при отце чуть ли не ворковала ласково. Митя от такой метаморфозы только ошарашенно хлопал глазами.

А позже на очередную его оплошность снова высмеяла при всем классе: «Ну вот, смотрите, кто-то не хочет даже постараться, а потом бежит жалуется, плачется, что его тут обижают».

Правда, под конец года ее придирки стали гораздо реже. Но это больше потому, что теперь Светлана Ивановна занималась с ним на продленке. Она не только помогала им делать домашнюю работу, но и объясняла всё, что непонятно. Притом объясняла весело, интересно, чуть ли не в лицах, как в театре. Благодаря её занятиям, он и писать стал заметно лучше.

Но все равно, чувствовал, не любит его Оксана Викторовна. Хоть что делай, хоть как старайся – не любит. А почему, за что – не понимал.

– Так почему за тобой не пришли? – наконец нарушила она тишину, глядя на него с легким прищуром.

– Не знаю, – ответил он тихо, не поднимая глаз.

– Так позвонил бы…

– Я потерял телефон.

– Ах да, помню. А новый что, не купили?

– Нет. Папа хотел, но мама не разрешила.

– Ясно. Долго там ждал? Замерз?

Он покачал головой, хотя, пока стоял, успел продрогнуть порядком.

– Так бы и стоял. А я еду как раз больницы, вижу – ты.

– Вы заболели? – спросил Митя, не зная, что тут еще сказать.

Но она не ответила. Только хмыкнула своим каким-то мыслям. С минуту молчала, затем снова продолжила разговор.

– Не дело, что про тебя забыли. Если узнают – ругать будут твоих родителей.

– Они не забыли! – чуть осмелев, повысил голос Митя. – Они… ничего они не забыли.

– Ну ладно, как скажешь, – повела она плечом, выезжая на оживленную дорогу. Тут только Митя обратил внимание, что едут они куда-то не туда.

– Оксана Викторовна, – в замешательстве позвал ее он. – А мне в другую сторону…

– Я знаю, знаю, – не сбавляя скорости,