— Зачем ты напомнил о безвозвратно утраченном? До конца мира я пленница этого царства. И пусть мой супруг позволяет мне один раз в году подниматься на солнечную Землю, но сознание того, что я обязана всякий раз возвращаться сюда, отравляет и эти короткие мгновения счастья. Ты поступил безрассудно, но удача благосклонна к тебе, Орфей. Аид на Олимпе, и сейчас я, Персефона, царица подземного мира, вольна принимать любые решения. Твоя супруга Эвридика получит свободу, вернется к жизни и свету.

Орфей склонился в глубоком поклоне, Персефона внезапно нахмурилась:

— Ты должен идти, не оглядываясь, и Эвридика последует за тобой. Стоит тебе обернуться, заговорить с ней до выхода на дневной свет, и она останется здесь навсегда! — Царица подземного мира внезапно посмотрела прямо на меня: — А это кто?

Я почувствовала себя очень нехорошо, но Орфей вновь пришел на помощь:

— Эта девушка следует за мной повсюду, нося мою кифару.

— Ой ли? — Персефона приподняла левую бровь. — Впрочем, нельзя быть щедрой наполовину — если она пришла с тобой, пусть с тобой и уходит.

Аудиенция завершилась, и мы покинули дворец. Вид у Орфея был очень озабоченный:

— Как ты думаешь, Эвридика идет за нами?

— Мне кажется, Персефона не из тех, кто лжет, глядя в глаза. Если она сказала, что отпускает твою жену, значит, так оно и есть.

— Я знаю. Но не слышу за спиной ни звука.

— По-моему, души мертвецов не слишком шумный народ.

Он согласился, и мы в молчании продолжили свой путь к берегу Стикса. Тихое, но грозное рычание донеслось из темноты пещеры — ворот подземного царства Аида. Я видела три пары изумрудных глаз, едва различимые во мраке огромные клыки — страшный трехглавый Цербер преграждал путь к свету и свободе.

— Дай кифару. — Орфей протянул руку, и я подала ему инструмент. — Слушай, Цербер…

Пальцы заскользили по золотым струнам, и странная мелодия заполнила пещеру. От нее щемило сердце, было одновременно больно и сладко. Свирепый трехголовый страж Аида выполз из своей норы и приблизился к Орфею. Пес поскуливал тоненькими дребезжащими голосами, подпевая тоскливой мелодии. Он лег у ног музыканта, положил страшные головы на лапы, и я увидела, как в голубоватых от старости собачьих глазах блестят слезы. Последний аккорд долго вибрировал в воздухе, а потом все стихло. Путь был свободен.

Безлюдный берег Стикса. Ни звука, ни движения, и только вдали на хрустальной глади реки была заметна черная точка — челн Харона.

Внезапно за спинами раздалось глухое ворчание Цербера.

— Он не выпустил Эвридику!

Не стоило Орфею оборачиваться раньше времени, но разве можно было его удержать? Делать нечего — посмотрела назад и я. За нами, у самой кромки воды, стояла высокая женщина в белом покрывале.

— Эвридика… — прошептал Орфей.

— София? — удивилась я.

— Орфей, любимый… — женщина, невероятно похожая на графиню Вольскую, протянула руки к мужу, — я с тобой, Орфей, с тобой…

Непреодолимая сила увлекала ее назад, затягивая в черную воронку Аида, их пальцы соприкоснулись, но только на одно мгновение… Эвридика исчезла.

— Эй, бездельники, поторапливайтесь! — Старик с горящими глазами выпроваживал на берег унылых пассажиров. Увидев нас, он скомандовал. — Быстро в челн! Вас перевезти все лучше, чем пустым ходить.

Орфей стоял и, не мигая, смотрел в глубину пещеры, где недавно исчезла Эвридика. Наверное, он предпочел бы последовать за нею, но я все же надеялась вернуть его в мир живых.

— Идемте. Надо возвращаться. Харон не любит ждать.

Он посмотрел на меня с удивлением, покорно пошел следом, сел в челн. Нам было не до разговоров, но благодушно настроенному Харону, как назло, хотелось поболтать:

— Не думал, что шеф вас отпустит! Сделали, что задумали? Нет? Что молчите, как на похоронах? С мертвыми и то веселее… — Он налег на весла.

Мы расстались с Орфеем у ревущего водопада, там, где раскинула свою арку многоцветная радуга. Он пошел прочь по извилистой тропе, а я побежала следом, протягивая мешок с кифарой.

— Постойте! Вы забыли…

Он остановился, взял из моих рук инструмент, улыбнулся натянутой улыбочкой Незнакомца и с силой швырнул кифару на раскаленные солнцем камни. Жалобный звон был последним словом волшебного инструмента. Орфей ушел. У меня на душе скребли тощие черные кошки.

Я не заметила, как тяжелые тучи закрыли небо. Смеркалось. На каменистом утесе, подставив голову ветру и мелкому дождю, сидели двое — Сережка и Светка. Они встретили меня с безучастным видом, а Ивойлов вместо приветствия произнес:

— Мы знали, что ты вернешься. Это только подтверждает — судьбу переменить нельзя.

— Вода забвения окажется бесполезной?

— Она поможет. Мы забудем будущее. Для Светки на этом все и закончится, но для меня… Весь фокус в том, что я не проживу и года. Мало того, моя смерть повлечет гибель друга…

— Барышева, он твердо решил остаться, — перебила Сережку Акулиничева, — давай свою флягу!

— Минуточку! Тут имеется некоторое противоречие. Давайте разберемся. Светка, в твоем будущем нет Сережки? Зато ты, Сергей, уверен, что вернешься и еще несколько месяцев будешь общаться с той же Светкой?

Они подтвердили сказанное. Я хотела развивать мысль дальше, но Акулиничева всплеснула руками:

— Вспомнила! Предсказатель говорил о погрешностях — сотых долях процента. Это немного, но все же есть шанс, что предсказания не сбудутся.

— Сережка, Светка права — Предсказатель мог ошибиться. Остаться здесь — худшая доля, чем смерть. Твоя душа будет вечно бродить по лабиринтам безумия. Возвращайся. Впереди еще есть время изменить судьбу.

— Если бы ты знала, Барышева…

— Вика, посмотри на небо, — вмешалась Акулиничева.

Низкое грозовое небо лопалось, словно эластичная тонкая пленка, а из — за этого дырявого занавеса проступали черные провалы пустоты. Глаза Бездны…

— Ну же, Сережка!

— Барышева, не дай мне уехать на пятичасовой электричке. Я забуду обо всем, но ты помни главное — ни за что не позволяй мне сесть в этот поезд. Иначе — конец.

Я протянула флягу. Они пили жадными глотками, стараясь поскорее избавиться от груза опасных знаний. А спустя секунду оба с недоумением смотрели на меня.

— Что это с небом? — поинтересовалась Акулиничева. — Знаешь, Виктория, я видела картину одного художника, возможно, он писал ее с натуры, оказавшись здесь.

— То, что ты видишь, означает одно — пора сматываться.

Я еще не успела задуматься о том, как отыскать вход в Коридор, но уже оказалась на небольшой, парящей в черной пустоте платформе. Здесь были все — Зизи, Петька, Сережка, Танька, Светка, чуть поодаль, на самом краю бездны — Незнакомец в Черном.