напоминало покоробившуюся скалу, а наверху, на безоблачных небесах, излучавших желтое сияние, сидел Господь Бог, внявший мольбам Софии о шторме, и на всем побережье царили растерянность и суматоха.

Сквозь глубокий сон до бабушки донесся рокот накатывающих на берег бурунов, она села и прислушалась.

София упала на песок рядом с ней и закричала:

– Это мой шторм! Это я попросила Бога, чтобы Он послал нам шторм, и Он послал!

– Замечательно, – сказала бабушка. – Но у нас же сети расставлены.

Одному и в тихую погоду трудно справиться с сетями, а уж когда дует ветер, это почти невозможно.

Папа перевел мотор на малую скорость, поставил лодку штевнем поперек волн и начал выбирать сети. Первая благополучно вышла из рифов, но вторая зацепилась за дно. Папа переключил мотор на холостой ход и стал кружить на одном месте, пытаясь освободить сеть. Сетная подбора лопнула. Тогда он начал просто тянуть сеть, и наконец она вышла, разодранная, с рыбой и водорослями на дне. София и бабушка стояли и смотрели, как лодка, которую то и дело захлестывали волны, подплыла к острову, папа выпрыгнул из нее и, тут же ухватившись за борт, потащил ее к берегу. Широкий вал накатил на мыс и затопил корму, а когда она вновь показалась из воды, лодка уже лежала на суше. Папа пришвартовался, подхватил сети и, сгибаясь от ветра, пошел вглубь острова. София с бабушкой последовали за ним, стараясь держаться поближе друг к другу, их глаза горели, а на губах ощущался привкус соли. Бабушка шла, широко расставляя ноги и тяжело опираясь на палку. Ветер подхватил хлам, сваленный у колодца и обреченный долгие годы истлевать, превращаясь в прах, и разметал его по всему острову; пенящиеся буруны смывали в штормовое море лоцманское старье, колодезную вонь и гнетущую скуку бесконечных летних дней.

– Тебе нравится? – кричала София. – Это мой шторм! Скажи, тебе весело?

– Очень весело, – ответила бабушка, моргая: брызги соленой воды попадали ей в глаза.

Папа швырнул сети у крыльца, где, словно серое покрывало, лежала поваленная ветром крапива. Потом он пошел на мыс, чтобы посмотреть на волны. Он очень торопился. Бабушка стала выбирать рыбу, из носа у нее текло, а волосы растрепались.

– Странно, – сказала София. – Мне всегда так хорошо, когда шторм.

– Вот как? Может быть… – отозвалась бабушка.

«Хорошо… – подумала она. – Нет, я бы не сказала, что мне хорошо. В лучшем случае мне интересно».

Она достала из сети окуня и бросила его на землю.

Папа сбил большим камнем замок с двери сторожки: семье было необходимо убежище.

Они оказались в узком темном коридорчике, который разделял две комнаты. На полу валялись мертвые птицы. Много лет назад они залетели в этот полуразвалившийся дом и уже не смогли выбраться. Пахло тряпьем и соленой рыбой. Здесь, внутри, всепроникающий голос шторма был другим, в нем все отчетливее звучала угроза. Они заняли западную комнату, в которой был цел потолок. В маленькой комнатке стояли две голые железные кровати и побеленная печь с кожухом, а посередине – стол с двумя стульями. Обои на стенах были очень красивые. Папа поставил корзину на стол, они выпили сока и съели бутерброды. Потом он сел работать. Бабушка расположилась на полу и продолжала выбирать рыбу из сети. От мощного гула, доносившегося с моря, стены сторожки непрерывно дрожали, сильно похолодало. Морская пена стекала с оконных стекол, а иногда попадала внутрь, на пол. Время от времени папа выходил, чтобы взглянуть на лодку.

Буруны, пенясь, росли у крутого обрыва, огромные белые волны, одна за другой, поднимались на головокружительную высоту и с шипением хлестали по скале, плотная завеса из падающей с неба воды двигалась над островом к западу. Это был океанский шторм! Папа снова пошел посмотреть на лодку и привязал покрепче канат, а вернувшись, полез на чердак, чтобы поискать топлива для печи. Печь сильно отсырела, но, когда ее все-таки удалось растопить, огонь яростно заполыхал. Комната согрелась, и они перестали мерзнуть. Перед печкой папа постелил старую сеть для салаки – на тот случай, если кто-нибудь захочет спать. Сеть была такая ветхая, что расползалась у него в руках. Потом он зажег свою трубку и снова сел за работу.

София поднялась в башенку, тесную, с четырьмя окошками, по одному на каждую сторону. Отсюда было видно, что остров сжался и стал ужасно маленьким, почти незаметное пятнышко из камней и бесцветной земли. Зато море, белое с желто-серым, казалось огромным, так что взгляд не достигал горизонта. Больше не существовало ни материка, ни других островов, только этот маленький клочок суши, окруженный водой, безнадежно отрезанный грозным штормом от остального мира и забытый всеми, кроме Бога, выполняющего просьбы.

– Господи, – серьезно сказала София, – я и не знала, что я такая важная персона. Ты очень любезен, большое спасибо, аминь.

Наступал вечер, закатное солнце покраснело. В печи горел огонь. Западное окошко зарделось, и обои показались еще красивее. С подтеками, порванные в некоторых местах, они хранили еще голубой и розовый узор из тщательно вырисованных лоз. Бабушка сварила рыбу в жестяной банке; ко всеобщей радости, нашлась соль. После ужина папа опять вышел проверить лодку.

– Я собираюсь не спать всю ночь, – сказала София. – Подумай, как было бы ужасно, если бы мы сидели дома, когда начался шторм!

– Угу, – откликнулась бабушка. – Но я немного беспокоюсь за нашу резиновую лодку. И не помню, закрыли ли мы окна.

– Наша резиновая лодка, – прошептала София.

– Ну да. И теплицы. И гладиолусы у нас не подвязаны. И кастрюли остались на берегу.

– Молчи! – закричала София.

Но бабушка задумчиво продолжала:

– И кроме того, я думаю обо всех тех, кто сейчас в море… Обо всех лодках, которые разобьются.

София закричала, вытаращив глаза:

– Как ты можешь так говорить, когда знаешь, что это моя вина! Ведь это я просила о шторме, вот он и начался!

Она громко заплакала, в ее воображении с ужасающей отчетливостью картины сменялись одна за другой: разбитые лодки и окна, сломанные гладиолусы, растерянные люди, кастрюли, катающиеся по морскому дну, и поваленная мачта с вымпелом, не выдержавшая порывов ветра и непогоды.

– О боже мой, – растерянно выдохнула София, – все погибло!

– Резиновую-то лодку мы точно затащили на берег, – сказала бабушка.

Но София обхватила голову руками, оплакивая катастрофу во всем Восточном Нюланде.

– Это не твоя вина, – попыталась ее успокоить бабушка. – Послушай, что я скажу. Шторм все равно бы начался.

– Но не такой большой! – плакала София. – Это Бог и я все устроили!

Солнце зашло, в комнате сразу стало темно. В